Чёрная бабочка, летящая во тьму

Войдя в дом, я почувствовала такую усталость, хотелось встать под холодную воду, но я не могла: сегодня начались месячные, и я не хотела вдобавок к этому заболеть. Расслабив тело теплым душем вместо холодного, вышла из ванной, но все пошло не так, как я ожидала. Несмотря на теплый душ, тело окоченело, я очень замерзла. Снова пошла в ванную, через мокрые волосы стянула темно-синий свитер, который был на мне, и посмотрела на свое отражение в запотевшем зеркале. Глаза запали, а лицо выглядело изможденным. Я глубоко вдохнула, вытерла ладонью запотевшее зеркало и громко выдохнула.

С болью внизу живота снова вышла из ванной и отправилась на кухню, чувствуя сильную слабость. Достала маленькую упаковку йогурта из холодильника; закрыв его и взяв чайную ложку, стала открывать йогурт, но не успела зачерпнуть, как внезапная боль пронзила низ живота. Движение у кухонной двери привлекло внимание, и я перевела взгляд на нее. В тот момент мне показалось, что в сердце вонзился кол.

– Ты еще не спишь? – сонно спросил отец. В руке была чашка кофе, видимо, он не спал и сидел у себя, производя расчеты. Я проклинала эту жизнь за то, что имела с ним сходство.

– Еще нет, – пробормотала себе под нос.

Отец поставил чашку на стойку и нажал кнопку электрического чайника. Когда вода начала закипать и издавать свист, я поняла, что в данный момент это единственный звук, доносившийся из кухни.

– Ты наешься этим йогуртом? – спросил мужчина, и его вопрос заставил меня вспомнить прошлое и стиснуть зубы. Я посмотрела на него, взгляд на мгновение скользнул по его лицу, и мои глаза потускнели. Когда я внимательней присмотрелась к отцу, заметила рану на губе и толстую царапину от синяка под глазом. Сердце чуть было не заболело, но логика помешала этому. Разум построил вокруг него стену, вымощенную камнями прошлого.

– И что, ты теперь со мной не разговариваешь?

Я быстро опустила взгляд на йогурт.

– Не думаю, что нам есть о чем говорить, – тихо пробормотала я.

На самом деле поговорить было о чем. Он тоже это понимал. Просто не знал, с чего начать. Я тоже не знала. Если отец вкусит яд осознания погубленных им отношений с дочерью, его шансы на выживание будут равны нулю. Этот яд стал достаточно сильным, чтобы разрушить все его органы и расплавить их, как сливочное масло. Этот яд, который отец пускал в меня много лет, убил мою душу.

Знал ли он это? Он не знал. Ничего не знал.

– Это все из-за той пощечины? Будто тебя никогда раньше не били. – Его резкий голос ударил по старому зеркалу милосердия внутри меня, и, когда камень разбил его на куски, разлетевшиеся осколки застряли в легких. Я чувствовала, что в легком открылась рана, которую будет трудно залечить. Я не хотела, чтобы отец еще что-то говорил. Хотелось, чтобы он замолчал. – Ты ведешь себя так, будто я избил тебя до синяков, которые невозможно скрыть макияжем, и ты не можешь выйти на улицу. Это просто пощечина.

– Просто пощечина, – сказала я, приподняв брови. – Ты прав.

– Перестань смотреть на этот йогурт и посмотри на меня, – сказал он, протягивая ко мне руку. Вздрогнув, я отдернула ее. И продолжала смотреть на йогурт. Йогурт понимал меня лучше, чем отец.

– Не прикасайся ко мне, – прошептала я и заметила, что его рука зависла в воздухе. Мое тело сжалось. Я хотела повысить голос, немного покричать и повалить его на землю, но не смогла. Вообще-то, я бы так и сделала, но не хотелось, чтобы Дефне и мама услышали шум и проснулись. Глаза раскрылись от ужаса, когда отец крепко схватил меня за руку. Йогурт выскользнул из руки, упав на пол, разлился. Нахмурившись, я уставилась на отца своими карими, полными гнева глазами.

– Отпусти меня! – Я застонала, когда он сжал мою руку так, будто хотел ее раздавить.

– Тебе не хватает уважения, – сказал он сквозь стиснутые зубы. – Хочешь, чтобы я переломал тебе все кости?

Как будто было мало того, что отец сломил меня морально, теперь хотел сломить физически? Я молча смотрела на него, когда последний свет в моих глазах внезапно погас. Все это должно было напугать, но я даже не могла сейчас отреагировать. Невозможно было причинить мне большую боль. Рука заболела от грубых прикосновений его пальцев, но эта боль меня уже не сильно беспокоила.

– Я сказала, отпусти, – прошептала я, и шепот скрывал ту же смерть, которую ядовитая змея прятала в своем раздвоенном языке.

– Что будет, если не отпущу? – Он посмотрел на меня жестоким, разрушительным взглядом.

Я потянула свою руку, отец не отпустил, наоборот, сжал сильнее. Закрыв глаза, я прорычала:

– Отпусти!

– Как можно так сильно ненавидеть собственного отца? – Когда он повысил голос, я впилась в него взглядом. Хотя боль от того места, где отец сжал запястье, распространилась на всю руку, даже на плечо, я не показала этого.

– Я не ненавижу тебя, – сказала я, глядя в глаза мужчине, от которого унаследовала свои.

– Когда я смотрю в твои глаза, я вижу только ненависть, – прошипел он сквозь стиснутые зубы.