Черная башня

Наличие такой защиты вселяло спокойствие, придавало уверенности, тем более он не совершил ничего дурного… ну если не считать… Нет, об этом лучше не думать! Потому он и сейчас верил, что заточение ненадолго, Леонардо уже наверняка отправил весточку во Флоренцию. Так было договорено сразу по приезде в Констанц.

Но до спасения нужно еще дожить.

Постель на каменном ложе была меньше всего похожа на постель, чтобы иметь возможность хотя бы сесть, Козимо двумя пальцами ухватил скользкий от грязи матрас и, борясь с тошнотой, уволок в угол. Понятно, что немного погодя вши доберутся до него из угла, но теплилась надежда, что до того времени его освободят.

Через несколько дней, когда он сидел, привалившись спиной к холодной стене и не чувствуя ее могильного холода, что-то заставило очнуться, хотя в камере стояла тишина. Происходило что-то неуловимое, и что именно, следовало понять раньше, чем откроешь прикрытые веками глаза. Козимо прислушался. Нет, ничего.

И вдруг почувствовал, что его разглядывают. Не крыса из угла, нет, смотрели человеческие глаза в щелку над окошком двери камеры. Перед тем как открыть окошко и просунуть в него убогую пищу и кружку с водой, обычно смотрел надзиратель, но сейчас это был кто-то другой.

В камере слишком темно, чтобы человек из коридора мог разглядеть его лицо, но что-то подсказало Козимо, что наблюдавший все видит. Он спокойно повернул голову и открыл глаза, в ответ вперившись взглядом в дверную щель. Несколько мгновений длилась эта дуэль взглядов почти в полной темноте. Нет, схлестнулись не глаза, а две воли. Тот за дверью проверял, не сдался ли узник.

Через несколько мгновений глаза в щели исчезли, а в коридоре послышались удаляющиеся шаги. По легкому шарканью Козимо понял, что человек немолод и очень устал. Кто это мог быть? Оставалось только ждать.

Чего? Освобождения, пыток или вообще казни?

Удивительно, но именно этот ледяной взгляд заставил Козимо встряхнуться. Глаза незнакомца словно бросили ему вызов, и если вызов не будет принят, то Козимо проиграет и погибнет. А если будет?

С той минуты он перестал просто ждать, принялся считать дни по тому самому лучу света, «навещавшему» камеру на полчаса, не больше, следить за собой, хотя это было почти невозможно, боясь заболеть, ел только хлеб, а мерзкое месиво, непонятно из чего приготовленное, попросту выливал в парашу, но главное — Козимо стал размышлять.

Чтобы не думать о собственном положении, он вспоминал банковские операции и пытался понять, как можно было поступить иначе, что это принесло бы, и вообще принялся разбирать разные варианты расчетов. Это помогло, Козимо и прежде проводил расчеты в уме, а нежелание пользоваться довольно громоздкими счетами и применение арабских цифр тем более подталкивало к вычислениям без записей.

А еще он пытался придумать новые способы учета, расчетов, взаиморасчетов, вспоминал то, что услышал за время пребывания в Констанце о работе других банкиров и купцов. Не одна Флоренция в Европе, не один Апеннинский полуостров, деловиты и рассудительны немцы, голландцы, те же англичане… Даже легковесные французы иногда преподносили такие уроки коммерческой смекалки, что оставалось дивиться. Многое он успел заметить, пока был в Констанце на свободе, но многое не успел осмыслить.

Теперь для этого появилось время.

Козимо горько усмехнулся: вот уж такого времени ему не нужно, а потом даже встревожился: ведь пока он сидел без надежды выйти, там наверху делали дела (и какие дела!) его соперники или даже не соперники, но просто умные люди. Для банкира потеря нескольких дней, а теперь недель чревата потерей денег.

Он уже не думал о неудобствах камеры, больше досадовал о том, что вынужден проводить время без дела!

В Констанце яркий солнечный день, но в камере Козимо об этом можно только догадываться, в ней либо почти темно, либо темно совсем.

Козимо стоял, заложив руки за спину и жадно ловя взглядом луч света, совсем ненадолго пробившийся в узкую прорезь зарешеченного окна. Эти минуты нельзя пропускать, немного погодя свет померкнет и каменный мешок снова накроет тьма. Потому, как только солнечный луч проникал на место его заточения, Козимо вставал и стоял, наслаждаясь светом.

Самыми тяжелыми были первые недели заточения. Сначала он вообще не испугался, зная, что отец приложит все возможные усилия, чтобы выручить сына. Но потом усомнился: а смогут ли его вообще найти? Сколько людей пропадали без вести, будучи однажды вот так уведенными из своих домов!