Черная башня

Да уж, этим братья разительно отличались друг от дружки. У Лоренцо и впрямь пухлые, как у донны Наннины, красные губы. Сам он твердил, что от поцелуев. А у Козимо — в Джованни ди Биччи, узкие, ниточкой, с опущенными вниз уголками. Козимо вспомнил, что такие же были у Антонио.

— Расскажите мне о Дамиано.

— А что рассказывать? — вздохнул Джованни. — Ребенок, который прожил меньше года, мало чем успел запомниться. Но был крикливым и требовательным. Кормить приходилось его первым.

— От чего он умер?

Джованни ответил не сразу.

— Антониев огонь. Умерли он и трое слуг. Все тогда очень боялись эпидемии. Дамиано громко требовал есть, а кормилица решила сначала накормить тебя. Чтобы Дамиано не орал, она сунула ему кусок черной лепешки.

— А она сама?..

— Да, тогда умерла она и двое ее сыновей. Монах сказал мне, что это из-за черного хлеба. С тех пор в нашем доме нет черного хлеба.

— Но почему?! — ужаснулся Козимо. Он не мог поверить, что, просто пожевав кусочек черного хлеба, можно умереть в страшных мучениях.

— Не знаю. — Отец растер ладонями лицо. Говорить было мучительно. — Монах утверждал, что в черном хлебе, особенно плохо пропеченных лепешках, есть проклятие, вызывающее антониев огонь.

Наступит день, когда воспоминание об этом разговоре спасет жизни сотен флорентийцев. Цепкий ум и прекрасная память Козимо помогут ему понять причину страшной эпидемии во Флоренции, но до того пройдет еще немало лет.

И вот наконец двери родительского дома. Банко — скамья для посетителей — полна народа, у отца всегда так, но, поприветствовав младшего Медичи, клиенты заторопились отложить дела на завтра. Всем известно, что Медичи был в Констанце и — о, ужас! — сидел в тюрьме. Он похудел и даже поседел, но выглядел живым и веселым, значит, все обошлось? Интересно, в какую сумму освобождение сына вылилось мессиру Медичи? Эти Медичи крепко встали на ноги, наверное, могут купить всю тюрьму, чтобы вызволить оттуда одного из своих.

Наннина, раскинувшая руки, чтобы принять сына в свои объятья. Козимо вдруг увидел, как постарела мать. Раньше не замечал, а теперь вдруг увидел.

Сильно возмужавший Лоренцо, гроза женского населения Флоренции.

И Контессина, ждущая своей очереди поздороваться с мужем. Красивая молодая женщина — синие глаза под бровями вразлет, прямой римский нос, пухлые губы, точеная шея… Козимо с трудом дождался окончания ужина, чтобы отправиться в спальню, отмахивался, мол, что о тюрьме рассказывать, тюрьма и есть тюрьма. И о Констанце и чужих обычаях тоже обещал рассказать завтра… все завтра… Незаметно для него Джованни сделал знак Лоренцо, чтобы тот не приставал. Мать все поняла сама.

Ночь получилась жаркой. До самого утра, наслаждаясь прекрасным телом юной жены, запахом ее волос, шелковистостью нежной кожи, Козимо был твердо уверен, что отец прав — лучшее у него уже есть. Это жена, дом, средства на его ремонт и содержание семьи, здоровье, любимые родственники, обязательно будут дети…

Но только до утра. С рассветом он уже знал другое: того, что есть, мало, ему мало хорошей семьи, больших доходов, уважения, просто доброго имени. Нужно неизмеримо больше! Козимо осознал, что не сможет просто приходить каждый день в контору, чтобы беседовать с клиентами, выписывать векселя и просматривать счета. Вернее, сможет, если это будут счета со всего мира.

Зароненные в Констанце семена дали свои всходы, он уже мыслил не только о Флоренции, но о всей Европе.

Проснувшись, Контессина сладко потянулась и… радость тут же погасла — Козимо рядом не было. Неужели она проспала и уже позднее утро? Ой, как стыдно будет смотреть в глаза свекру и свекрови… Вчера вечером Козимо так откровенно блестел глазами, что остальным пришлось сделать вид, что устали и хотят спать, хотя был только вечер, а они давно не виделись. Но даже Лоренцо не отпустил ни одну из своих любимых шуточек.

Стоило скосить глаза, как она поняла, что вовсе не проспала, за окном едва брезжил зимний рассвет. Но вот Козимо уже сидел за столом, он был столь увлечен, что не услышал, как встала жена.

Заглянув через плечо, Контессина увидела клочки бумаги с написанными на них названиями городов, именами и какими-то числами.

— Что это такое? — Она почти пропела эти слова, прикасаясь щекой к виску Козимо.

— А? — очнулся тот. — Дела…

И принялся перекладывать свои бумаги так, словно молодой жены вовсе не было рядом.

Ясно, только вернулся и уже забыл о ее существовании! Контессина обиделась, но сделала все, чтобы этого никто не заметил.

Не получилось, донну Наннину не обманешь, она заглянула в лицо невестки:

— Что произошло ночью?

— Все хорошо.

— Не лги мне!

И юная супруга вдруг расплакалась, поведав свекрови о том, что уже утром после бурной ночи муж о ней попросту забыл.

— Тебе придется привыкнуть к этому, дорогая. У этих двоих самая пламенная страсть, способная победить все остальное, — их банк. К нам они относятся уважительно, с любовью, почитают, но, если хочешь быть хорошей женой Козимо, никогда не пытайся встать между ним и банком — проиграешь.

— Разве можно так любить золото?