— Ты глуп! Если ты всегда будешь думать только о деле и совсем не думать о семье, то семьи у тебя не будет.
Джованни молча последовал за женой.
Молчал и Лоренцо. Джиневра только переводила взгляд с одного на другого.
— Но куда я должен девать Коссу? — почти отчаянно поинтересовался Козимо. — Что случится от того, что они с Имой поживут в нашем доме? Нам же есть где жить.
— Знаешь, Контессина так старалась сделать тебе подарок, а ты вот так…
— И ты туда же… Контессина согласилась!
Лоренцо повторил вопрос матери:
— А ты ее спросил?
Когда Козимо пришел в спальню, Контессина лежала, отвернувшись к нему спиной. Забираясь под одеяло, он попытался убедить жену и, как ему казалось, успокоить:
— Контессина, но мне действительно пора привозить сюда Коссу. Ему надо где-то жить…
Жена молчала. Козимо осторожно положил руку на ее плечо, но Контессина снова никак не отреагировала, хотя было слышно, что женщина не спит.
— Знаешь что… мы отремонтируем вторую половину и будем жить там!
Козимо казалось, что он нашел прекрасный выход из создавшегося положения. Все проще простого!
— Да, у тебя хорошо получается…
Если бы Контессина расплакалась или просто призналась, что ей жалко отдавать чужим плоды своих стараний, попросила быстро отремонтировать вторую половину для Коссы и Имы, Козимо, пожалуй, сдался. Он и сам уже почувствовал, что делает что-то не так, недаром же вся семья против. Но гордая Контессина молчала.
Она промолчала и тогда, когда Козимо объявил, что уезжает за Коссой.
Козимо досадовал, решив, что женщина просто капризничает. Отцу сказал, что Контессина придумает, как отделать и вторую половину, вот и все. Джованни подумал, что супруги договорились, а Контессина хмурая потому, что переезд откладывается.
И только Джиневра понимала подругу по несчастью. Дело в том, что Лоренцо напросился ехать с братом, снова оставляя жену в ожидании.
Но когда Джиневра попыталась обсудить братьев, Контессина поморщилась:
— Они вправе поступать так, как считают нужным. Дело прежде всего, а мы… мы далеко после.
Ехать за Коссой действительно пора, люди Козимо уже привезли бывшего папу в Пизу, сидеть там просто так нелепо. В Пизе он не нужен, бедолаги просто не знали, как обращаться с прежним папой, чтобы не попасть в немилость к нынешнему.
Косса, которому надоело прятаться, переезжать, сидеть взаперти, недовольно поинтересовался у Козимо:
— Где мы будем жить?
Козимо подумал, что означает это «мы» — Косса по привычке говорит о себе во множественном лице или о себе и Име?
— В нашем доме. Его только что отремонтировали.
— Почему не в доме епископа?
— Там будет жить папа Мартин.
— Что?! Вы вытащили меня из тюрьмы, чтобы теперь отдать Колонне?
Почти три года, проведенные в подземелье Гейдельбергской крепости без нормальных условий, а главное, без связи с внешним миром и в неведении будущего, сильно изменили бывшего пирата. Косса постарел и словно потух. После нескольких месяцев хорошей жизни вне тюремных стен он немного пришел в себя и поправился, но задорный блеск в глазах исчез, и больше не было того знаменитого бандитского взгляда, сводившего с ума всех женщин, на которых Косса его бросал. Но это возмущение показало, что вулкан готов извергнуться в любое мгновение, потому надо быть осторожным.
Если раньше Козимо должен был всего лишь присматривать за беспокойным папой Иоанном, потом с риском для собственной жизни вытаскивать его из тюрьмы, то теперь предстояло взять эту все еще беспокойную натуру в ежовые рукавицы и держать крепко во избежание бед, которые натура могла натворить.
Козимо решил объясниться начистоту. Если Коссе не подходят условия, в которые он будет поставлен, то лучше узнать об этом сейчас, а не во Флоренции.
— Ваше Святейшество… вы позволите себя так называть? Признаюсь честно, я так же зову и папу Мартина. — Козимо смотрел выжидающе, пока Бальтазар не кивнул. — Ваше Святейшество, вы должны понять и принять несколько условий. При отказе от любого из них или при невыполнении Медичи просто лишат вас своей поддержки.
Во взгляде Коссы читалось: ого, как заговорил этот мальчишка!
— Ну, перечисляйте свои условия.
Косса откинулся на спинку кресла, в котором устроился довольно удобно, сидел царственный, хотя и изможденный.
Козимо такое важное поведение не смутило, он понимал нежелание Коссы сдаваться, но и позволить бороться без малейшей надежды на успех тоже позволить не мог. Именно это Медичи первым и сказал. Косса почти возмутился:
— Почему это без надежды на успех?
Има, молча сидевшая с шитьем в стороне, тревожно вскинулась, Козимо сделал успокаивающий жест в ее сторону, мол, все хорошо.
— Если вы не поняли, что проиграли, то не стоило покидать стены Гейдельберга, можно было договориться о хороших условиях там. Умейте проигрывать, только тот, кто умеет проигрывать, способен подняться с колен и пойти дальше.
Хотелось сказать: посмотри на себя, пойми, что ты уже немолод, чтобы начинать все сначала, причем начинать униженным и свергнутым. Но говорить не стал, не хотелось еще сильней унижать этого пусть далеко не праведного, но все равно сильного человека.