Черная часовня

Элизабет направила свет фонаря в указанном направлении, освещая угольный блеск и очертания горелой древесины. Она вызвалась на самое трудное задание: держать тяжелый металлический фонарь достаточно высоко, чтобы Шерлоку Холмсу хватало освещения для работы, и в то же время постоянно поднимать и опускать источник света, подстраиваясь под быстрые и непредсказуемые движения сыщика.

Тем временем я расположилась возле входа и, взяв у Ирен спичку, вновь зажгла свою свечу, пытаясь сделать записи в ее слабом колеблющемся свете. Ветки каштанового дерева. Костер в центре.

– Кровь, – произнес Шерлок Холмс, распростершись почти ничком на земле возле сделанных углем пометок. – Капли. С рисунка… Нехорошо.

Он направился дальше, временами напоминая мне воспитанника детских яслей, играющего в разные игры на четвереньках. Казалось, этот господин ни в грош не ставит собственное достоинство. Я вспомнила замечание Ирен о том, что он сосредоточивается на мелочах, чтобы видеть картину целиком, и представила его своего рода микроскопом на человеческих ногах. Теперь действия сыщика обрели смысл.

– Вино, – отметил он. – Красное, конечно, и на его долю приходятся некоторые из этих капель, но они жидкие, а кровь уже успела загустеть.

Я едва не подавилась, старательно записывая ручкой: «Вино. Кровь. Капли. Загустели».

– Ага! – Он медленно поднялся на ноги.

Элизабет, копирующая все его движения, тоже выпрямилась. Она все еще держала фонарь, хотя теперь уже двумя руками.

Наконец Холмс увидел длинный ряд французских слов.

– Вы понимаете, что это значит? – прокомментировала Ирен из прохода. Хотя она особо не повышала голос, ее контральто разносилось по всей пещере.

– Можно было бы подумать, – пробормотал Шерлок Холмс, – что вы сами написали здесь эти слова, чтобы как-то связать местные преступления с убийствами в Лондоне… только где бы вы в таком случае взяли кровь.

– Это кровь? – не удержалась я от вопроса, хотя терпеть не могла прибегать к помощи этого господина.

– Несомненно, кровь, но не обязательно человеческая. – Он снова посмотрел на пол и встал на колени на некотором расстоянии от стены. – Хотя, возможно, очень даже человеческая.

Ползая вдоль всей надписи, сыщик то наклонялся к ней с увеличительным стеклом, рассматривая ее вблизи, чтобы заметить самые мелкие детали, то отстранялся, чтобы увидеть всю картину.

Элизабет старалась держаться позади него, освещая фонарем землю и стену, которую он изучал. Она суетилась, как преданная служанка, подстраиваясь под его движения, между тем как Холмс, словно представитель высшего класса, не обращал ни малейшего внимания на ее исключительные усилия по предвосхищению каждой его потребности.

Наконец он опустился на колени и вздохнул:

– Мадам Нортон, вы действительно раскопали настоящую головоломку. Мне не терпится узнать, какие причины побудили вас проникнуть именно сюда. Признаюсь, я озадачен. Но предупреждаю вас, тут попахивает попыткой обмана, и лучше бы вам и вашей когорте не иметь к нему отношения.

Невзирая на суровые обвинения, я ощутила необоснованный прилив гордости. Меня никогда раньше не обозначали столь грозным титулом: когорта. Даже Сара Бернар, смелая, беззастенчивая женщина, не могла бы войти в «когорту» Ирен.

Детектив повернулся и глянул на Элизабет поверх плеча:

– Поставьте уже наконец этот фонарь, мисс Пинк. Туда, к центру пещеры, чтобы он освещал находку вашего археологического отряда. Возможно, вашей троице под силу откопать нечто вроде потерянной Трои, когда дело касается Джека-потрошителя. А сейчас помолчите и дайте мне подумать.

Когда Элизабет последовала его указаниям, луч фонаря осветил всю французскую фразу длиной пять футов на стене пещеры и очертания фигуры Шерлока Холмса, который сидел перед ней на коленях, словно последователь ислама, обращенный лицом на восток во время утренних молитв.

Фонарь с полностью открытыми шторками озарял тусклым светом все помещение, так что мы наконец смогли увидеть друг друга. Мы обменялись одновременно озадаченными и пронизанными благоговейным страхом взглядами.

Через несколько минут Шерлок Холмс вновь заговорил, и я записала каждое слово, как того требовала моя роль:

– Здесь, где сейчас нахожусь я, стоял на коленях человек не больше двадцати четырех часов назад. Скорее… шести. Его жестоко секли плетьми. Он окунал указательный палец правой руки в кровь на плечах и таким образом писал эти слова. Французский – не его родной язык, но он хорошо его знает. Он двигался по всей длине пещеры, кровь брызгала на камни, как морская вода в бухте, и его продолжали хлестать все то время, пока он делал надпись. – Сыщик в изнеможении замолчал, словно сам проделал безумно болезненное путешествие сквозь огонь, пытки и кровавую каллиграфию.

Ирен нарушила его приказ молчать.

– Евреи, – произнесла она, – это такие люди, что не будут обвиненными зазря.

Конечно, я вспомнила эту фразу, хотя сначала не узнала ее, увидев на французском.