Наконец что-то изменилось. Саша не могла сказать внятно, что именно, но чувствовала это каждой клеточкой тела. Только что идти было просто тяжело, а теперь стало совсем невозможно. Нет, местность не поменялась, не стала еще более непроходимой, но Саша остановилась, понимая, что
– Что за глупости? – пробормотала она себе под нос, глядя в спины ушедшим вперед мужчинам, но сделать шаг так и не смогла.
– Айболит, ты чего застряла? – окликнул ее Ваня, обернувшись.
– Сейчас, – почему-то охрипшим голосом ответила Саша. – Иду!
Но при этом не тронулась с места. Войтех тоже обернулся, а затем вернулся к ней.
– Что случилось? – спросил он, пытливо заглядывая ей в глаза.
Саша замотала головой, не зная, как объяснить свои ощущения.
– Ты не хочешь идти? – догадался Войтех.
Она кивнула, но поспешно заверила:
– Не потому, что страшно. Просто… будто что-то внутри сопротивляется, понимаешь?
– Понимаю. Я тоже это чувствую. Но либо не так сильно, как ты, либо просто умею с этим справляться, потому что уже много лет чувствую такие места. Это старое кладбище. Заброшенное, забытое. Здесь особая энергетика.
– Но я никогда не чувствовала энергетики. Я же не экстрасенс.
– Иногда, чтобы почувствовать такие вещи, не нужно быть экстрасенсом, – улыбнулся Войтех. – Пойдем, – он протянул ей руку, – я проведу тебя.
Саша вложила пальцы в его ладонь, и сделать шаг оказалось легче. Она прошла вперед буквально на пару метров и поняла, что больше ее ничего не держит. Будто Войтех провел через невидимую стену, пригласил войти в чуждое ей место, и теперь, войдя, она больше не видела преград. Саша мягко высвободила руку. Войтех отпустил, не стал держать дольше положенного. Страшно захотелось курить, но она постеснялась в таком месте.
– Мы пришли, – объявил Ваня, снова сверившись с картой. – Бывшее кладбище где-то здесь.
Саша оглянулась по сторонам, но, на ее взгляд, это место ничем не отличалось от остального леса. Разве что было более заросшим и дремучим. Будто до Москвы не сотня километров, а несколько тысяч. Если здесь и было кладбище, то от него уже ничего не осталось.
– Не осталось видимых следов, но невидимые все еще здесь, – поправил ее Войтех, когда она сказала об этом вслух. – Более того, люди все еще погребены в этом месте, захоронения забросили, но не переносили.
Он прошел чуть вперед, отдаляясь от друзей, остановился. Осмотрелся по сторонам, и Саше показалось, что он сейчас не с ними. Он один здесь, на этом кладбище, видит то, чего не видят они. Они в лесу, он – на кладбище.
Войтех медленно, будто нехотя, стащил с правой руки перчатку, но не спрятал ее в карман куртки, а зажал в левой руке, словно не хотел убирать далеко. Должно быть, здесь он не только видел, но и чувствовал гораздо больше, чем они. А значит, смог провести ее через границу не потому, что место действовало на него слабее. Он действительно научился справляться. Пожалуй, только сейчас, ощутив на себе влияние старого кладбища, Саша внезапно задумалась, как он живет в таком мире вот уже почти семь лет? Каково это: видеть и чувствовать то, что недоступно другим? Она всегда знала, что видения не прибавляют ему здоровья, но, как врач, думала только о теле. И только сейчас поняла, что никогда не спрашивала, насколько тяжело даются ему видения психологически.
Только что теперь уже об этом думать? Не спрашивала раньше, когда они были близки, не спросит и теперь, когда расстояние между ними измеряется миллиардами ментальных километров.
Войтех медленно прохаживался между деревьями, а потом наконец остановился, надел перчатку обратно.
– Что, сегодня ванговать не будешь? – поддел Ваня.
Войтех покачал головой, приближаясь к ним.
– Кладбище хоть и заброшено, но энергетика тут очень сильная, – сказал он. – Я только перчатку снял, а видения уже обступили, как голодные волки. Если коснусь чего-то, открою им дверь. Они придут все сразу. Я ничего не смогу рассмотреть.
– Зато сознание потеряешь, и бог знает что еще случится, – проворчала Саша, мгновенно вспоминая все случаи, когда от видений у него приключались судороги, останавливалось дыхание и подскакивало давление.
– И это тоже, – серьезно кивнул Войтех. – Так что не думаю, что мне стоит что-либо делать. В таком ворохе видений мне ничего не рассмотреть.
– И что теперь? – задался справедливым вопросом Ваня.
– Надо думать, как уберечь детей этой ночью. Поскольку пока ничего нового для расследования у нас нет.
– Только зря обед пропустили, – себе под нос проворчал Ваня.