Черная Ганьча. Вьюга

Сурова охватило волнение. Сунув телефонную трубку за пояс, пустился вдогонку. Сразу расхотелось курить, прошла усталость. Видел, как Колосков мчался, едва поспевая за вошедшей в азарт собакой, и было не понятно, откуда вдруг взялись силы. Альфа, казалось, летела, не касаясь земли, и тело ее мелькало в сиреневом вереске, как клубок желтого пламени.

За свою в общем-то немалую службу Суров повидал нарушителей. Всякие среди них попадались. И всяко их приходилось вылавливать. Но каждый раз под завершение поиска его охватывало волнение. Это было странное состояние, совершенно отличное от ощущений его товарищей — офицеров границы, с которыми не однажды обменивался мыслями, впечатлениями. Для большинства из них нарушитель как человеческий индивидуум повышенного интереса не представлял; интерес этот скорее являлся чисто профессиональным, преследовались узко служебные цели: изучить маршруты, повадки, ухищрения при переходе границы, проанализировать собственные ошибки.

Для сына погибшего начальника пограничной заставы Юрия Сурова понятие «нарушитель» с самого детства обрело зловещий смысл. Нарушитель стал в его понимании синонимом зла, чужих бед и несчастий, независимо от истинных целей перехода границы. С годами это чувство не притупилось в нем, наоборот, обострилось. Впрочем, сейчас, именно в эти минуты, Суров был далеко от психологических изысков — как раз в эти секунды Колосков спустил Альфу с поводка и та, взвизгнув, кинулась к копне, нырнула в нее.

Оттуда взметнулся испуганный крик.

Суров бросился к копне напрямик через заросли бузины, обогнув встретившуюся на пути скрытую в бурьяне квадратную яму и со всего маху упал на дно глубокой канавы, тоже скрытой в зарослях бурьяна. К счастью, он не ушибся, вскочил на ноги. Канава была ему по грудь, неширокая, с осыпавшимися краями — старая, полукругом загнутая траншея времен минувшей войны. Выбираясь наверх, увидел ржавую, пробитую в двух местах каску, горстку позеленевших гильз, истлевший ящик.

Когда прибежал к копне, Колосков закончил обыскивать нарушителя. Маленький, худосочный, в широких, не по росту, спортивных брюках из серой фланели и больших, с чужой ноги, светлых кедах, нарушитель уже освоился и что-то пьяненько бормотал, похоже на польском. Суров разобрал два слова:

— …си зблондил…

Заблудился, значит.

Колосков подошел к капитану, как всегда обстоятельно и серьезно доложил, что нарушитель обыскан, никаких документов при себе не имеет, а рисунок подошвы его кед соответствует следам.

— Пьяный он, товарищ капитан. Курить просит.

— Нет у меня сигарет, — сказал Суров сердито.

— У меня целая пачка. — Мурашко вытащил «Приму».

Нарушитель затянулся, поперхнулся дымом и долго кашлял, хватаясь обеими руками за грудь и ловя воздух открытым ртом. Его трясло, как в приступе, лицо налилось кровью. Он являл собою жалкое зрелище, этот тщедушный человек неопределенного возраста. Увидев Сурова, вытянулся, вскинул два пальца к взлохмаченной голове:

— Честь, пане капитане… Од вудки розум крутки, проше пана. Дурашливо захихикал, ткнул себя пальцем в грудь: — Франэк зблондил… Качнулся к Сурову, всхлипнув, протянул руки: — Дай рэнце, пане коханый… Франэк хцэ…

— Угомонись, — прикрикнул на него Колосков. — Тоже мне Швейк выискался!

Пьяный с необыкновенной веселостью подхватил:

— Швейк. Як бога кохам, Швейк… Швейк зблондил… Швейк на забаве дужо вудки выпил… — Ударил себя по тощим ляжкам, пьяненько засмеялся: — Моя жонка не ве, дзе я… ха-ха-ха… жонка…

Суров огорчился: в его расчеты входило поговорить с задержанным, если удастся, прояснить вопрос со вторым следом и, пока нет дождя, организовать розыск.

В небе еще висели жаворонки, кричали на озере чибисы, но пахло дождем. Сурову показалось, будто задержанный как-то подтянулся, отрезвел и следил за пограничниками более осмысленным взглядом. Отойдя с Колосковым в сторонку, поставил ему задачу на проверку следа.

Колосков ушел.

Мурашко остался караулить задержанного, отступив от него на пару шагов и не сводя глаз. Нарушитель, свернувшись калачиком, молча лежал на траве, как бы став еще меньше ростом и протрезвев.

От шоссе долетал неумолчный гул, там текла своя жизнь: катили грузовики, мчались автобусы, легковушки — дорога работала.

Для Сурова сегодняшний день повторял пройденное — подобные ситуации складывались на границе не раз, но они не стали привычными, в каждом случае особый дух поиска воспринимался с остротой первого чувства. В поиске своего рода боевой обстановке — по-новому раскрывались характеры его подчиненных, обнаруживались скрытые до сих пор качества людей, которые он, их воспитатель и командир, конечно же, должен был знать и учитывать. Сегодня с удовлетворением думалось об Азимове: до этого парень носился со своей больной ногой так, словно был тяжело ранен, а он просто растянул сухожилие. А нынче вот другой человек предстал. Или тот же Мурашко, тюфяковатый парень, с ленцой, любитель поговорить. Сегодня же не узнать его — куда подевалась сонливость! Сегодня он впустую даже словечка не обронил.