Черная Ганьча. Вьюга

— Машину б вызвали. Чего ж с ходу-то на своих двоих? Находитесь. Нынче на вашей заставе делов хватает, товарищ капитан, — сказал он загадочно.

— У кого их мало!

— Не скажите, товарищ капитан. Завчерась был у меня подполковник товарищ Голов, так строго наказывал: «Смотри, Христофорыч, на тебя вся надежда, потому как ты вроде передовой пост. Мимо твоей будки нарушителю никак не пройти. Глаз имей. Должон пройти высокий здоровый мужчина, за сорок лет. Появится, глаз держи, а нам — немедля». Ну, а вы, гляжу, тоже в штатском, так сказать, ростом господь бог не обидел. Надо, думаю, посмотреть, кто да что. Выходит, на поверку-то маху я дал, товарищ капитан. — И вдруг всплеснул руками: — Да что это я, старый хрен, мелю: «капитан», «капитан»! Со званьем вас, товарищ майор! Поздравляем, и, как говорится, чтоб не последняя звездочка.

Сурова приятно удивило известие.

— Кто сказал?

— Аккурат завчерась приезжал Кондрат Степанович. Заехал, думал, может, угадает вас встретить. Он сказал. — Вишнев налил себе кружку бурого чая. Оно бы по такому случаю не чай пить, товарищ капитан… Тьфу ты, будь она неладная!.. товарищ майор. Вы уж того, не заначьте стариковскую порцию. Вишнев потряс Сурову руку: — Поздравляю.

Суров стал переодеваться. Вишнев наблюдал за ним, прихлебывая из кружки кипяток.

— Заждались ребяты, — сказал, ставя кружку на подоконник. — Дом кончали, так каждый раз вспоминали вас. Хлопцы строгие стали. Я вон, считай, с сорок пятого тут живу, возле границы, значится, и примечаю: чуть обстановка сурьезная, пограничники сразу меняются, вроде другие парни. Значится, у них своя ответственность, только до поры до времени спрятанная… Уходите? Посидели б.

— В другой раз, Христофорыч. Всего хорошего.

«Я такой же офицер, как любой другой, — размышлял он, помахивая полупустым чемоданом и углубляясь в лес. — Очередное звание для меня большая радость, не скрываю. И была б она втрое больше, если б можно было разделить ее с Верой и сыном».

На вокзале Мишка держался молодцом, но Суров не мог смотреть в его глаза, которые сын то поднимал к нему, то прятал за длинными, как у Веры, ресницами. Не заплакал при расставании, Вера рассеянно поцеловала Сурова в щеку, холодно простилась и, только поезд тронулся, в ту же секунду покинула перрон…

Знакомая обстановка постепенно возвращала Сурова к будничным заботам, к работе, в какую он окунется, едва появится на заставе. То постороннее, что прилипло за месяц пребывания на курорте в большом южном городе, слетит, как пыль на ветру. И пускай не останется времени даже для нормального сна, а иногда в одиночестве и взгрустнется, не пожалеет, что остался непреклонным в своих отношениях с Верой.

— С приездом, товарищ майор! — сказал он вслух, впервые произнеся свое новое звание и косясь на капитанский погон.

«Мальчишка! — урезонил себя. — Радуешься. Ни капли солидности нет в тебе, Суров. Взбрыкни давай, лес кругом — никто не увидит».

На леспромхозовской дороге показался газик, и Суров еще издали увидел усатое лицо старшины, близко наклоненное к ветровому стеклу.

— С приездом, товарищ майор, — Холод молодцевато козырнул.

— Здравствуйте, Кондрат Степанович, — Суров пожал старшине руку. Откуда и куда?

У старшины увлажнились глаза, дрогнуло лицо:

— Подполковник посылал хату смотреть… Спасибо, товарищ майор… Мы з Ганной, товарищ майор, навек ваши должники… Да за такое, Юрий Васильевич…

— Заладили, — недовольно протянул Суров. — Садитесь и рассказывайте, что у нас нового. Поехали, Колесников.

Холод грузно сел на боковую скамейку и долго не отвечал.

— Неспокойно у нас, — сказал после длительного молчания. — Чужой збирается уходить.

30

Вторую неделю чужой держал заставу в напряжении и тревоге. Его ждали из ночи в ночь, изо дня в день, и хуже всего была неизвестность.

На боевом расчете начальник заставы каждый день повторял обстановку:

— Нарушение границы возможно на правом фланге участка, в районе Кабаньих троп, агентом вражеской разведки Соломаниным Александром Мироновичем, сорока шести лет…

Кроме внешних примет Соломанина, в прошлом советского гражданина, пограничники знали, что он — опасный государственный преступник: инженер по образованию, специалист в области ядерной физики, он полтора десятка лет тому назад, находясь в заграничной командировке, отказался возвратиться на Родину; в Советский Союз заброшен для сбора сведений о новом виде оружия, перед засылкой прошел длительную подготовку, обучен приемам маскировки и преодолению заграждений.

С наблюдательной вышки Бутенко просматривал весь свой участок — от Кабаньих троп до тупика леспромхозовской узкоколейки, что обрывалась у заграждения. Соломанин мог, маскируясь кустарником, выйти именно в тот район. Пограничникам стало известно, что Соломанин в канун октябрьских праздников прибыл в областной центр с Урала, на случайной машине проехал из аэропорта в город и там скрылся от наблюдения. Прошли праздники, еще пробежали дни, чужого так и не отыскали…