Черная Ганьча. Вьюга

На Кабаньих тропах Бутенко настигла темнота. И, как всегда, когда сразу наступит вечер, тишина стала полниться множеством звуков. Вот низко над головой прошелестела крыльями галочья стая — к вечеру галки возвращались к жилью; лес, было задремавший перед наступлением темноты, ожил: слышался треск сучьев, таинственные шорохи; прокричала птица, похоже, сорока; в глубине леса дробно застучали по мерзлой земле копытца животного — видать, спугнутая косуля.

С немым удивлением Бутенко внимал хаосу звуков, пробуя осмыслить, откуда они навалились. Ему стало немного тревожно, как всегда, когда остаешься один в темноте, далеко от жилья. Вокруг ухало, попискивало, звенело, трещали сучки, со звоном лопались льдинки.

И вдруг — как отрезало.

Густо и крупно повалил снег. Скрыло лес. Не стало видно тропу.

Бутенко шел Мокрым лугом по берегу осушительного канала, до половины наполненного водой. Сейчас вокруг было белым-бело, снегопад смыл очертания, и не разобраться, где обрывается берег.

Прошлый год тут наворотили канав. До самых морозов надсадно ревели тракторы и бульдозеры, грызли торфянище экскаваторы, хрумкали кусторезы, ползали канавокопатели.

В этом году мелиораторы не приехали. В осиннике гнездились птицы, по-прежнему мокло болото, а на осушенном участке погнало осоку и лозняк, повсюду пробился хвощ…

Кончался тринадцатый сектор, за ним начиналась вырубка. До заставы оставалось полпути. Лишь сейчас Бутенко вспомнил, что хотел позвонить. Свернул с тропы к заграждению, нащупал розетку, включился в линию связи.

Застава откликнулась сразу. Послышался сипловатый голос дежурного:

— Алексей, ты?

— Ну.

— Что у тебя?

— Порядок. Снег идет. Не видать ничего. Як в молоке иду.

— А у нас дождик. — Лиходеев не мог без подначки. — Хотел чего? Давай быстрее, некогда.

— Як там дела, Лиходей? Ну, обстановочка як?

— Нормально. Давай, годок, не тяни…

По ту сторону, за проволочным забором, неистово заорали гуси.

В их крике потонул голос Лиходеева.

Бутенко чертыхнулся. Днем с вышки были видны избы маленькой деревеньки, что раскинулась у самой границы; ближе всех к проволоке стояла на отшибе деревянная изба под красной жестью, огороженная с трех сторон хворостяной изгородью. В усадьбе было полно гусей. Видно, хозяйка их только сейчас загоняла.

Бутенко возвратился на тропу. Снег заметал следы, его набросало много, по щиколотку, идти становилось труднее — вязли ноги. Умолкли гуси, стало тихо, казалось, слышится шелест падающих снежинок.

Первый снег всегда веселит душу. Даже сейчас, облепленный с головы до ног, Бутенко ощущал в себе знакомую приподнятость, чуть ли не мальчишечий восторг его обуял, захотелось слепить увесистый снежок да запустить им… в белый свет, что ли?

Он подходил к кладкам через ручей, когда ему почудилось, будто в стороне кто-то громко вздохнул. Остановился, послушал.

«Юрында», — сказал про себя.

Как и до армии, говорил «юрында», «чамайдан», «хвонарь». И еще сотни слов произносил на свой манер, так привык с детства, не задумываясь над их звучанием. Под кладками, за тонким покровом льда, лопотал, вздыхая, ручей.

— Юрында, — еще раз, вслух уже, произнес он.

И замер.

Странно, сколько раз проходил через кладки, и ни разу не появлялось желания послушать тихую разноголосую песню ручья. А сейчас обостренный слух улавливал все оттенки звучания, и звуки казались удивительно слаженными…

Тропа вывела к вырубке, где торчали из снега молодые сосенки и темнели поверху старые трухлявые пни.

До заставы было полчаса ходу.

Бутенко шел медленно, опустив воротник полушубка и расстегнув верхний крючок, часто оглядывался, словно мог что-нибудь различить в снежной кутерьме. Порой начинало казаться, что вздох ему вовсе не померещился, что, пользуясь снегопадом, кто-то пробрался через границу на участке, за который несет ответственность он, Алексей Бутенко, старослужащий, опытный пограничник. Глядеть вдаль не имело смысла — снег падал и падал, устилал землю. Хорошо, когда снег уляжется на вспаханной полосе. Снег — он большое подспорье в охране границы.

Предчувствие редко обманывает — оно приходит от опыта, а на границе еще от знания обстановки.

Влекомый сомнениями, Бутенко возвратился назад, вышел на кладки, миновал деревеньку — теперь оттуда не раздавалось и звука, словно жилье похоронилось под снегом, — пересек Кабаньи тропы. Шел быстро, подсвечивая по сторонам следовым фонарем. Скоро разогрелся, пересохло во рту, зашершавели губы. Хотелось пить. Снег падал реже, не так обильно, но все еще густо и крупно — мокрый. Он напитал полушубок и валенки, мокрые, они стали неимоверно тяжелыми. Теперь, думалось Бутенко, до утра не высохнут даже в жаркой сушилке, а завтра не в чем будет идти на границу, если, конечно, майор снова уважит и отправит в наряд. Второй месяц Бутенко себе готовит замену, парень попался толковый, с ходу схватывает что к чему, самостоятельно научился готовить.