Черная Ганьча. Вьюга

Он во второй раз увидел нарушителя, на этот раз так близко и ясно, что оторопел — их разделяло ничтожное расстояние. Чужой огромными зигзагами бежал к насыпи, до лаза оставалось всего ничего — пустяк.

— Стой! — не своим голосом закричал Бутенко.

Чужой вдруг подпрыгнул, как взлетел, упал на бок и покатился по белой от снега земле к акведуку.

В руках Бутенко лязгнул затвор автомата, короткая очередь рассекла ночь, эхо покатилось по лесу и смолкло.

В наступившей тишине слышалось частое дыхание нарушителя. Он залег где-то близко, за валуном — их много лежало вдоль насыпи, округлых и плоских, похожих на диковинных животных.

Там дважды щелкнуло, будто пес клацнул зубами.

«Сейчас саданет, — подумал Бутенко. — Из двух стволов сразу». Лег плашмя прямо в снег, положил автомат на руку.

— А ну вылазь!

И в ту секунду увидел две оранжевые вспышки, над головой тоненько просвистели дробинки. Сверху посыпалась снежная пыль. Подумал, как о неизбежном, что, наверное, обморозится. Ветер леденил спину, набил в волосы полно снегу. Снег от ветра стал колючим и, смерзаясь, сухим. Бутенко чувствовал, как волосы поднимаются кверху и их вырывает с корнями — в темя вонзались сотни иголок.

«Подохнуть недолго, — подумал со злостью. — Надо заставить себя подняться. И того поднять, черт бы его побрал!»

Попробовал встать, но сначала перекатился за куст, чтобы не оказаться мишенью. Подтянул под себя одну ногу, левую, в колене она плохо сгибалась, одубела, хотел подтянуть и правую — так легче будет подняться на четвереньках. Правая не слушалась, не поддавалась его усилиям. И руки, которыми он уперся в снег, стали мерзнуть.

Его охватило отчаяние.

У насыпи зашуршал песок, видно, чужой тоже готовился прыгнуть к лазу.

— Эй, ты!.. — крикнул Бутенко.

— Э-ы-ы-ы-ы… — повторил лес. Будто в насмешку над его бессилием.

Мимолетно подумалось: нельзя было снимать валенки и полушубок, что-то нужно было оставить, может, полушубок…

По телу прошел озноб. Челюсти, которые он минуту назад с трудом расцепил, чтобы окликнуть чужого, помешать его перебежке, теперь дробно стучали, и он не мог унять противную дрожь. От челюстей она передалась мышцам рук, спины. Его колотил озноб, и в уголках глаз закипали слезы. Сглотнул слюну, судорожно всхлипнув, вздохнул.

Чужой рванулся.

Бутенко показалось, что над ним опрокинулось небо, когда рванулся вслед за чужим и послал дрожащей рукой нескончаемо длинную очередь. Автомат колотился в руках.

— Та-та-та-та-та… — вторило эхо.

Лес наполнился грохотом. И, словно из грохота, с земли стал подниматься Бутенко… Чужой снова залег, притаившись за валуном и готовясь к спасительному прыжку, лежал, видно выжидая момента и держа наготове заряженное ружье. Но Бутенко всем своим существом чувствовал, что сейчас поднимет его, как поднимают из берлоги медведя, и наперекор всем чертям погонит впереди себя. Пускай даже камни падают с неба, никакая сила не сможет этому помешать.

Сейчас. Или никогда. Через несколько минут может быть поздно… Надо сейчас же броситься к валуну, как в атаку, чтоб тот не опомнился…

Автомат перестал биться в руках.

С берез еще осыпалась снежная пыль, холодная и колючая, а не ласкающая, как показалось ему вначале, когда тело, разгоряченное бегом, с благодарностью ощущало прохладу.

Он прислушался к тишине. Вроде бы позади, на Кабаньих тропах, кто-то бежит, слышны голоса. Возможно, свои. Как долго они идут!.. Поднял руку к глазам, посмотрел и не поверил: часы показывали без десяти минут восемнадцать. Прошло полчаса от начала погони.

«Хватит рассуждать! — приказал себе. — Скоро ребята подойдут. И майор Суров. Теперь будет хорошо, раз майор Суров… Поднимайся».

Голова пошла кругом, качнулась земля под ногами, и стали клониться сосны.

«Потерпи, хлопче, — убеждал он себя. — Еще немного… Так. Поболит и перестанет». — Он едва различал собственный шепот и вряд ли понимал, что говорит.

Ноги дрожали. Стоял, как пьяный, покачиваясь, и не мог совладать с дыханием. Пришла страшная слабость, перед глазами запрыгали светлячки множество искрящихся светлячков плясало, кружилось в сумасшедшем вихре, в голове звонили колокола, как на пожар. Он почувствовал — сейчас упадет и никогда больше не встанет, если не переборет слабость.

«Продержись. Немножечко продержись, — внушал он себе. — Самую малость. Что — так трудно устоять на ногах? Или сделать короткий рывок к валуну? Каких-нибудь несчастных десять метров. Приж-ми приклад автомата… Правой прижми, тюха. Да не левой же, правой, говорят тебе… Так… Пальцы не гнутся? Эх ты, макаронный бог. Значит, тебя правильно определили в стряпухи. Только и способен — борщ варить и жарить на ужин треску!.. Повар… Кухонный».

Сильный порыв ветра обрушил ему на голову снежную шапку.

С противоположного конца насыпи ветер принес топот ног.

За валуном шевельнулся чужой.

И тогда Бутенко рванулся вперед с силой, вдруг вспыхнувшей в нем, вскинул автомат и до отказа прижал спусковой крючок.

— Поднимайсь… Кидай оружие, гад!..

Голос потонул в грохоте выстрелов.