Черная гора

– Возможно, настанет день, сын мой, когда ты будешь поступать по-своему. А пока я думаю, что следует отвезти этих господ в Титоград. И поскольку я занят, это сделаешь ты. Если у тебя есть другие соображения, мы обсудим их позже, а пока я поручаю тебе отвести в Титоград господина Стара и его сына. Согласен ли ты выполнить мое поручение?

Их взгляды скрестились, как клинки, и отец победил. Жубе потупился и пробормотал:

– Да.

– Так не разговаривают с отцом.

– Да, отец.

– Хорошо. Пойди и заведи машину.

Парень вышел. Я вынул югославскую валюту. Билич объяснил, что выехать из деревни можно только по дороге, которая проходит позади его дома. По улице не проедешь из-за непролазной грязи.

Он провел нас через дом к задней двери. Если у него имелись другие члены семьи, кроме Жубе, они остались вне нашего поля зрения. За домом был разбит красивый газон с цветочными клумбами. Узкая дорожка привела нас к каменному строению. Из ворот выехал автомобиль, за рулем которого сидел Жубе.

Я застыл в изумлении. Это был «форд»-седан выпуска 1953 года. Потом я вспомнил, чт́о рассказывал мне Вульф про Югославию: США выделили ей через Всемирный банк заем в размере около пятидесяти восьми миллионов зеленых. Как американского налогоплательщика, меня заинтересовало, каким образом Биличу удалось заиметь такое авто, но я решил отложить этот вопрос на потом.

Когда мы сели в машину, Вульф попросил Билича сообщить сыну, что за поездку будет заплачено две тысячи динаров.

Дорога на Титоград, которая шла через долину и вверх по течению реки Морача, была ровной почти на всем протяжении. Однако у нас ушло больше часа, чтобы покрыть двадцать три километра, то есть четырнадцать миль. Главным образом – из-за грязи.

Сначала я уселся с Вульфом на заднее сиденье, но после того как машина ухнула в парочку вымоин, передвинулся вперед к Жубе.

На ровных участках пути Вульф рассказывал о Титограде, но, учитывая, что Жубе мог изучать английский в университете, патрону приходилось изображать Тоне Стара, который беседует с сыном, родившимся в Америке.

Когда-то Подгорица являлась торговой столицей Черногории. В тысяча девятьсот пятидесятом году город переименовали в Титоград. Население его насчитывало около двенадцати тысяч человек. Через Морачу был перекинут прекрасный турецкий мост. Приток ее отделял старую, турецкую, часть города, которую тридцать лет назад заселили албанцы, возможно живущие там и ныне, от новой, черногорской, возведенной во второй половине девятнадцатого века.

Глядя на профиль Жубе, я силился понять, знает ли он английский лучше, чем я сербохорватский, но не мог прийти ни к какому выводу.

Торговая столица Черногории явно пребывала в упадке. Я не ожидал, что городок с двенадцатитысячным населением представляет собой одно из чудес света, да и Вульф предупреждал меня, что при коммунистах Черногория захирела. Но с другой стороны, они же сами переименовали Подгорицу в Титоград, а разве Тито не был первым лицом государства?

Поэтому я чувствовал себя обманутым, когда нас болтало из стороны в сторону и подбрасывало на ухабах между двумя рядами старых двухэтажных домов, чью серость не разбавляли даже соломенные крыши. Я решил, что если когда-нибудь стану диктатором, то, прежде чем назвать какой-нибудь населенный пункт Гудвинградом, сначала велю привести его в порядок, расширить улицы и покрасить дома.

И только я принял это похвальное решение, как машина подкатила к тротуару и остановилась у каменного здания, на вид побольше и почище тех, мимо которых мы проезжали.

Вульф что-то сказал сквозь зубы. Жубе повернулся к нему и произнес небольшую речь. Хотя слова воспринимались мной как шум, тон и выражение лиц мне не понравились. Я сунул руку в куртку, нащупывая спусковой крючок «марли».

– Не волнуйся, Алекс, – успокоил меня Вульф. – Я просил его подвезти нас к северной части площади, но он рассудил иначе. Он утверждает, что все приезжающие должны предъявить бумаги для проверки, поэтому он привез нас сюда – в местное управление национальной полиции. Возьмешь рюкзаки?

Он открыл дверь и вылез. Поскольку единственными бумагами, которые у нас имелись, были доллары и динары, у меня возникло подозрение, что состояние ног отразилось на его центральной нервной системе и парализовало мозги.

Но я был бессилен. Я даже не мог остановить прохожего и спросить дорогу до ближайшей психбольницы. Никогда в жизни не чувствовал себя таким глупым и никчемным, как сейчас, когда с рюкзаком на каждом плече двигался за Жубе и Вульфом к входу в каменное здание.

Войдя внутрь, Жубе повел нас по грязному и темному коридору. Мы поднялись на следующий этаж и вошли в комнату, где два человека сидели на стульях за конторкой. Они приветствовали его, назвав по имени, но без особой радости.

– Вот двое приезжих, – объявил Жубе, – которые хотят предъявить документы. Я только что привез их из Риеки. Не знаю, как они туда попали. Толстяк говорит, что его зовут Тоне Стара, а другой – его сын Алекс.