Черная карта судьбы

— Неужели «кости»? — оживился отец. — Ума не приложу, как она сюда попала! Наверное, случайно вместе с газетами взгромоздил. Бог ты мой… прямо юностью повеяло, честное слово! Как мы стипендию тратили на эти «кости»… Каждая запись стоила рубль — для студентов это огромные деньги! Вот уж воистину: «Ты готов был отдать душу за рок-н-ролл!» Правда, за каждый принесенный рентгеновский снимок, на обороте которого можно сделать запись, цену скашивали. У каждого продавца была своя скидка за кости и рёбра. Ну да, эти пластинки по-разному называли.

— То есть в шестидесятых был расцвет костлявой музыки? — хихикнула Лиза.

— Расцвет костлявых рок-н-ролла и буги-вуги, это точно, но вообще, говорят, еще с сороковых годов распространяли нелегальные записи на рентгеновских снимках — песни эмигрантов, цыганщину, танго да и советских популярных певцов, ведь пластинки Апрелевского завода не всем были по карману, да и спрос, так сказать, превышал предложение.

— А где можно было эти кости-рёбра купить?

Отец посмотрел на нее лукаво, потом рассмеялся:

— Ну, поскольку эта промышленность тихо умерла в начале семидесятых, когда чуть ли не у всех появились магнитофоны, и я не рискую никого заложить бдительному милицейскому старлею, открою тебе страшную тайну: купить их можно было на барахолке, но чаще в переулках и подъездах. Продавцы обычно ходили по двое: один предлагал запись и договаривался о цене, а другой топтался неподалеку с чемоданом, полным товара. Ну и заодно на стреме стоял.

Александр Александрович любовно оглядел пластинку, добытую со шкафа:

— Длительность записи была не больше трех с половиной минут. Качество иногда было отвратительным: музыку заглушали шумы… Но это, сколь я помню, нормальная запись! Если только ее не повредило такое зверское хранение и такое частое использование. Женька-то ее раздобыла еще году в шестьдесят третьем. Ты вообще в курсе, о чем там речь и кто вообще такой Зиганшин?

— Конечно, — рассеянно кивнула Лиза, включая проигрыватель и нетерпеливо делая знак отцу, чтобы скорей положил пластинку на диск. — Четверо советских моряков в тысяча девятьсот шестидесятом году были на барже унесены штормом — если не ошибаюсь, откуда-то с Курил, — и провели в море сорок девять дней практически без пищи и с какими-то каплями воды. Потом их американцы подобрали, уже чуть живых[6]. И они вернулись в Союз с великими почестями. Я песню Пахмутовой слышала про них, «Песню о четырех героях», вроде бы даже Высоцкий об этих ребятах написал песню и пел ее. Но эта мне больше нравится. Зажигательная такая! Неудивительно, что Женька ее так любила!

— А мне удивительно, — пробормотал отец. — Но Женька никак не могла этой своей ну буквально страсти к этой песне объяснить. Такое ощущение, будто она что-то забыла… как раньше мы забывали… — Он зажмурился, потом открыл глаза и улыбнулся: — Но это по-прежнему запретная тема, так что давай лучше музыку слушать.

Лиза опустила адаптер на пластинку. Послышался гитарный перебор, а потом хриплый, развязный голос неизвестного певца зачастил:

Как на Тихом океане
Тонет баржа с чуваками,
Чуваки не унывают,
Рок на палубе кидают.

— Папа, подожди! — Лиза подняла адаптер. — А как ты думаешь, это не… ну, это не кощунственно? И сама эта песня, и то, что мы ее слушаем? Это же была такая трагедия, такой ужас…

Александр Александрович пожал плечами:

— Женька все это кощунством не считала. Но однажды я видел, как она плакала, слушая эту песню.

— Плакала?!

— Да. Я спросил почему. Она ответила: «Не знаю!» И я тоже не знал. Я о ней вообще очень многого не знал, к сожалению. Ну ладно, давай дальше послушаем.

Лиза кивнула и снова опустила адаптер на «кости».

Как на Тихом океане
Тонет баржа с чуваками,
Чуваки не унывают,
Рок на палубе кидают.

Зиганшин-рок, Зиганшин-буги,

Зиганшин — парень из Калуги,
Зиганшин-буги, Зиганшин-рок,
Зиганшин съел чужой сапог.

Поплавский-рок, Поплавский-буги,

Поплавский съел письмо подруги.
Пока Крючковский чистил зубы,
Зиганшин съел второй сапог.

Пока Зиганшин рок кидал,

Гармонь Федотов доедал.
Пока Поплавский зубы скалил,
Зиганшин съел его сандалии…

Москва, Калуга, Лос-Анжелос

Объединились в один колхоз.
Зиганшин-буги, Зиганшин-рок,
Зиганшин скушал свой сапог!

Прослушали «кости» несколько раз, «кинули», как могли, рок (причем отец знал в этом деле толк даже больше, чем дочь!), потом Лиза, отдышавшись, принесла из своей комнаты Женькину любимую синюю косынку, обернула ею пластинку и положила на верхнюю полку книжного шкафа.