Черная книга

Анри придавил угол ковра коленом и, кряхтя, стал вытягивать свое громоздкое, неуклюжее тело в сторону выхода. На какое-то мгновение ему показалось, что рядом кто-то тихо засмеялся. Анри вздрогнул и едва не вывернув шею, оглянулся… В палатке было полно дыма и рассмотреть что-то было крайне затруднительно.

«Показалось, – решил он. – Куда этот черт теперь от меня денется-то?»

О мертвой девочке на руках черта и черной книге он старался не думать…

2.

Полуголый Карл Матиус, удобно устроившись между двух огромных валунов на берегу Тронкса, что-то стирал, напевая незамысловатую похабную песенку. Его белая, жирная спина колыхалась так, словно ее месили руки хлебопека. Метрах в двухстах виднелись остатки сожженного моста. Огромные глыбы посреди реки когда-то были его опорами, а бревна, где обгоревшие, где наполовину сброшенные с опор делали его похожим на остатки разрушенного приземистого здания.

– Ты что ли, Анри? – не оглядываясь, спросил Карл. – Поздно просыпаешься.

– Кто в палатке дохлого кролика бросил? – недовольно и грубо спросил Анри. – Иди и понюхай. Провоняло все, как у старого стервятника в гнезде.

Взгляд Карла натолкнулся на сверток в руке Анри.

– Это, наверное, еще позавчера было, – пожал плечами Карл. – За кроликами Ханс и Барт ходили, – Карл кивнул в сторону моста. – Они еще болгарку привели, помнишь?

Анри широко размахнувшись, бросил в реку тяжелый узел – кусок обмотанного веревкой ковра. Лицо рыцаря казалось спокойным и строгим, как во время церковной службы.

– Болгарку, спрашиваю, помнишь? – повторил вопрос Карл. – Зверь, а не девка была. Жалко, убежала…

Анри ничего не ответил. Он мрачно наблюдал за тем, как среди бурных волн реки плывет, постепенно исчезая с глаз, брошенный им узел. После всего случившегося в палатке, разговор с Карлом казался ему не то что бы лишним, а попросту пустым.

Карл Матиус любил женщин, они не отвечали ему взаимностью (разве что за деньги, да и то неохотно) и поэтому многие из них – особенно те, кто попадался ему на его военной дороге – старались ободрать его до нитки. Карл не сердился, принимая это как должное.

– Сегодня под утро ходили с ребятами за реку у болгар баранов воровать. Жрать-то уже почти нечего. Ну и нарвались на драку, – болтал между тем Карл. – Я двух зарезал… Рубаха вот, гля! – Карл приподнял над водой мокрый, серый комок. – Вся в крови была. Болгары – бежать, а у нас – кони. Считай, что всех порубили…

Судя по всему, Карл рассказывал не о бое, а об избиении безобидных пастухов.

– Баранов привели?

– Штук пятьдесят, – заулыбался своей знаменитой, щербленной улыбкой Карл.

– Через реку как перегнали?

– Брод, – Карл кивнул в сторону ниже течения реки. – Правда, половину потопили. Там еще пленные были… Трое, кажется. Одна баба… Молодая совсем. Баба тоже потонула.

– Что ж не уберег? – усмехнулся Анри.

– Идти не хотела, – Карл пожал плечами. – Тупые они тут все…

Карл немного помолчал.

– Короче говоря, только вернулись, а аббат мне сразу – иди, мол, мост восстанавливай. Нашел крепостного раба камни ворочать! Тут одних монахов не меньше тысячи, да и прислуги столько же. Пусть небо молитвами не коптят, а делом занимаются. Я что ли виноват, что мы тут уже две недели топчемся, а толку нет?

Анри присел рядом с Карлом. Тот уже закончил стирку и скептически оглядывал серую, как булыжник, рубаху.

Сожженный воинственными болгарами мост через бурный Тронкс остановил движение отряда аббата Круазье. Основная масса воинов-крестоносцев, возглавляемая братом короля Вольдемаром Храбрым, вышла к Тронксу выше километров на сорок – в долине – и давно, благополучно миновала водную преграду не такую бурную на равнине.

Аббат заупрямился и отбился от общего движения в Святую Землю только по одной причине: в горах, там, где Тронкс пересекает старый мост, расположился древний греческий монастырь. Круазье интересовал именно он, а не местная деревушка Возгорье возле монастыря, которая со временем разрослась и превратилась в довольно сильную и богатую крепость.

Полмесяца назад, перейдя реку по еще не сожженному мосту, аббат прямиком направился в монастырь, чтобы взглянуть на «гвоздь Христов» в огромной ценности которого его убеждал в Риме папский легат Тиверий. Круазье хорошо запомнил глаза легата, которые горели и благостным и, в тоже время, каким-то воровским огнем. Заканчивая тот светский разговор, Круазье улыбнулся и пообещал влиятельному собеседнику подарок. Разговор был окончен, но вдохновленный обещанием легат вдруг склонившись к уху аббата, зашептал что-то интимное про отношения в Риме, про кардинала Мотени, которого даже черти не берут в ад и даже про какую-то Рамалию Августу, которая вхожа во дворец Святого Петра. Собственно говоря, это были уверения в том, что легат готов к особым, доверительным отношениям, но его откровенность была, мягко говоря, чересчур циничной. Общение аббата Круазье и легата Тиверия закончились заверениями в вечной дружбе и взаимной поддержке, причем поверил во все это только аббат, потому что он не был римлянином.