Черная книга

Благословил старец Алешу и совсем было идти собрался. Да приостановился. «Алешенька!» - позвал. Бросился к нему Алеша, обнял старца, плачет, и старец плачет. «Вспомни-ка, Алешенька, - старец шепчет, - каково Господу-то было, когда посылал Он в мир Сына Своего Возлюбленного. Так-то наша скорбь что! Знал Он, всё знал, а послал ведь! Отцу-то как это не понять! Как тяжко сына своего на страсти и муки отдать! И рад бы взять тебя с собой, от мира укрыть, от зла схоронить, так что мочи нет, но как вспомню про Господа, Сына своего Единородного не пожалевшего, и проклинаю греховную слабость свою. Так-то мне жалко тебя, так-то сердце болит, смерти хужее... Знаю, что тебя ждет, да надо так. И сын мой, Алешенька, нужен миру. Иди смело в мир, сын мой, не смущайся скорбию моею. Должен ты прославить веру Христову, и радостно мне, отцу твоему духовному, что я тебя на путь сей благословил! Да вот сердце-то плачет, стар я совсем, дряхл, как ребенок малый, плачу вот... Да как же горе выплакать, ведь и Господь-то плакал по Сыне Своем...»

Что-то и я расстроился... Всё я вам сказки рассказывал, друзья хорошие, а сегодня не тот разговор был. Оно верно: мне сказка дорога, люблю я их измышлять, да и как вас не потешить ума хитросплетениями? А про Алешу и Иринарха - это уж не сказка, а житие, да не мастер я их складывать, вот и закругляюсь. Наговорился я всласть, насказал вам больше, чем от себя ожидал, так что сам удивляюсь, откуда всё и взялось. Ну да, видно, надо так. Низко всем кланяюсь. Спасибо за компанию. Счастливо оставаться.

Сказ девятый ПРО СТРАСТИ АЛЕКСИЯ, НОВОГО ВЕЛИКОМУЧЕНИКА МОСКОВСКОГО

Всё-то я вам врал, государи мои, люди московские, про беса сочинял и иные сказки, а ныне скажу подлинную правду. Уж не до бесов тут, не до смешков, самые серьезные дела начались. Вот в чем дело: старца-то батюшку Иринарха мы, люди русские, уберегли, а Алешу не сумели. Перед расставанием горьким благословил старец юношу и велел ему идти к Сергию Преподобному. Предрек он, что внове выйдет из святой обители Сергиевой спасение земли русской. И увезли Иринарха в скрытню верные люди. А Алеша надумал напоследок навестить Марию, свою жену духовную. Был ему внутренний голос, не иначе ангел-хранитель его остерегал: не ходи, да не мог не пойти Алеша, не мог так просто расстаться, совесть ему не позволила, знал про опасность, но пренебрег. Что ж, и мы, люди не святые, часто поступаем не по уму, а по сердцу, вот и я, помело Божье, знаю, что не болтать бы мне, время не то, а вот не могу, надо ж кому-то правду московскую сказать, а потом хошь режь!

Вот и пришел Алеша к Марии, своей духовной жене, а кто она такая была, вы знаете. Жила она у старушек одних, тоже монашек. Прознал это собака, чужой сын, и велел держать под тайным надзором. Она это-то приметила, и только Алеша вошел, возрыдала от счастья и горя: «Милый, зачем пришел! Тут они, уходи, уходи!» Да уж поздно - чекисты следом ворвались и Алешу схватили. Повели его, она рыдает, волосы на себе рвет, руки к нему простирает: «Из-за меня, - кричит, - из-за меня ты погиб!» - «Не терзайся, - отвечает Алеша, - так Богом суждено». Больше ему сказать ничего не дали, сразу запихнули в «черный воронок». И повезли Алешу в место на Москве приснопамятное, на Лубянку поганую.

Вызывают Алешу на допрос, задают вопросы по форме: кто такой да чем занимаетесь. А потом спрашивают: «Знаете ли вы Семена Галкина?» - «Нет, - отвечает Алеша, - а знаю я святого мужа старца Иринарха». - «Для нас это одно и то же. Где он сейчас?» - «Ничего я вам не скажу». - «Мы знаем, что его увезли из Москвы. Кто его увез? Куда? Назовите имена своих сообщников». - «Нет». Стали они его улещивать и угрожать, ничего поделать не могут. Тогда придумали ему пытку мученическую, какую и бесу не выдумать. Стула-то в комнате нет, стоит Алеша посеред комнаты, а его допросчик за столом сидит, папироску курит. Один подопрашивает, другой ему на смену идет. «Ну как, будете говорить? Кто же ваши сообщники? Назовите фамилии!» Алеша стоит, молитвы Богу возносит. Второй свою смену отдежурил, третий приходит. День да ночь - сутки прочь. А Алеша стоит. Стоит насмерть!

Трое суток этак-то! Без еды, без питья, окаменел весь, стоит белый, как соляной столп, глаза закрыты и только в уме молитву творит. Уж на него со всей Чеки приходят смотреть. Иные пробуют, для смеха, его сдвинуть, но качается он, а не падает. Пытаются его спросить - ничего не отвечает. Тогда ихний начальник говорит: отведите его в камеру, он дар речи потерял. Хотят Алешу вести, а у него ноги не движутся, закоченели. Под руки взяли и в каземат его приволокли, там Алеша на полу уснул.