Черная книга

А ночью стрельба поднялась, опять война пошла. Сын-то чужой мужиков да монахов расстреливать умел, а воевать не очень. Бой разошелся нешуточный, большие силы бунтовщиков прут, вот-вот в монастырь ворвутся. Мечется чужой сын как угорелый по двору монастырскому, не знает, куда спрятаться. Один выход - к старцу в погреб. Отворил погребную дверь ключом и замкнулся с узниками. Трясется: «Спаси, отец, сын ведь я тебе. Не говори, что я здесь, не выдавай!» А сам в бочку от кислой капусты залез. Бунтовщики искали начальника, да не нашли, а когда добрались до погреба, старца с юношей выпустили, а погреб обыскивать не стали, не догадались, что он спрятался у арестованных, а старец с юношей ничего им не сказали. Так люди говорили, а правда, нет ли, - не ведаю.

Потом-то, тоже говорят, жил старец у опочившего патриарха Тихона. Да Тихона в могилу свели, а на старца начались гонения. Тоже говорят, чужой-то сын жив остался, большой пост занимает, непременно хочет разыскать старца. А старец-то сам в Москве, в схороне где-то таится, а где - неведомо. Ищет ему отомстить чужой сын, да пока не удается.

А чтоб со всей этой историей покончить, надо и легенду сюда приплести. Говорят, будто шел старец мимо Сухаревой башни в полуночен час, - днем-то он, вишь, не ходит, куда ему в схиме среди бела дня на толкучке, - подходит к нему некто черный и говорит: «Отче, ты последний подвижник земли русской, всех нас ты победил своей святостью, и мы, чернокнижники, вручаем тебе свою книгу». И отдал старцу ту книгу, что хранилась в башне-то. Вот что люди говорят. Ну известно, язык без костей, много всякого наговаривают. Наплел я вам три короба, а вы и уши развесили, как дети малые. Заболтался я чтой-то с вами, друзья хорошие, человек я такой, московский, говорливый, до выдумки гораздый, опять же начитался писателей старинных, разных басен наслушался, вот и сочиняю. Так вы бы меня не слушали, трепача сухаревского, не всё правда, что люди говорят, а язык-то - враг наш, до беды доведет. Так уж не обессудьте. Спасибо за компанию. Счастливо оставаться.

Сказ третий ПРО АЛЁШУ, ЮНОШУ ЧИСТОГО, И ПРО МАРИЮ, ДЕВУ ГРЕШНУЮ

Говорят, как электричество да трамвай изобрели, так и сказам конец: сказы-то, они при лучине или при свечке восковой хороши. Не берусь судить, милостивые государи-товарищи, а что слышал, про то буду говорить.

Эх, люблю в хорошей компании посидеть вот так, с чайком да водочкой, людей потешишь и сам внакладе не останешься. Люблю всякие хитросплетения ума, чтоб всё непонятно было, а объяснилось просто. Невероятностные обстоятельства почитаю, за ниточку одну чтобы взяться и, ткачу подобно, ткать полотно. Вот и я такую ниточку избираю и тяну ее, а что впереди получится - Бог ведает.

Слыхали вы что-нибудь, ребята, про московскую шлюху? Да не смейтесь, черти, все у вас смех на уме. Шлюх в Москве, конечно, хватает, да где их мало? Но эта совсем особенная и знаменитая. С большими людьми зналась, в вине-шампанском купалась, в шелка одевалась, на автомобиле каталась. Конечно, вслух-то ее так никто не называет, а все, напротив, млеют от восторга, от умиления глазки закрывают да сюсюкают возле: ах, позвольте ручку, ах, ах! А сами-то в уме иное думают. Ну, а мы люди простые, хитрить нам не к чему, все равно нам от этакой хитрости от ее сластей ничего не перепадет, вот и будем называть по правде, как меж мужиками положено. Блудницей предполагаете называть московской? Оно бы тоже верно и литературно даже, да мы ведь - московские, ерники и елдырники, охальники мы, нам, понимаете, с душком надо. Опять ржете, ироды?!

Так вот, живет блудница эта себе на казенной квартире во всяком довольстве и неге. Всего-то она в жизни перепробовала, мужиков повидала всяких, они на нее как мухи на мед льнут, понятное дело, да все это ей надоело, а красота увядает, личико приходится нежными кремами мазать да духами Коти брызгать. Вот и думает она, что делать? Хочется ей чего-то небывалого - бабе ведь, известно, всегда хочется чего-то несуразного, да не каждой дается, а у этой все предоставлено к услугам. И вот услышала она от кухарки - они ведь, кухарки, все сплетницы, - что есть такой сапожник, некий Алеша, юноша чистоты и красоты необыкновенной, и странный такой: ни с кого денег не берет, а что ему дадут, за то благодарит. Это ее заинтересовало. Из молодых-то ныне кого найдешь, чтоб чистоту свою девственную хранил - на кой ляд ее хранить, нынешние-то думают. Потому что, милостивые граждане мои хорошие, живем скученно и блудно, не токмо соблазну поддаемся, но сами соблазна алчем. Не так-то раньше жили, тогда праведники были, берегли свою чистоту, а теперь где и поискать? Но вот все ж нашелся такой Алеша...