ЧЕРНАЯ КНИГА АРДЫ

Воительница села рядом с телом Иэрне и долго всматривалась в застывшее лицо с каким-то новым, незнакомым ей еще чувством. А потом она увидела бусину. «Ты прости меня. Я на память возьму… Я не забуду, правда! Я не прощу. А ты – прости меня…»

Она быстро уходила, не ища пути, все сильнее ощущая какую-то странную боль. Что-то сдавливало горло, щекотало в груди, в глазах… Она уже бежала, не понимая, что с ней, изо всех сил сжимая в кулаке бусину.

Она упала на зеленую кочку в золотисто-серых сумерках колдовского сада, и тут из ее груди вырвался странный, небывалый звук, как у раненого зверя. Глаза почему-то стали мокрыми, и все расплылось, и не остановить было этого. Кто-то коснулся дрожащих плеч. Перед ней стоял сам Ирмо, и мягко смотрел на нее.

– Что это со мной, Великий… что это… я умираю?

– Нет; это слезы. Ты просто рождаешься заново. Ты плачь, плачь. Это надо узнать. Плачь, дитя мое. Так надо.

И устрашился Оссе кары, постигшей Мелькора, и с покаянием пришел в Валинор. Был он прощен, и великий пир устроили в его честь. Но что-то терзало душу Оссе. «Отступник», – звучал в сердце чей-то глухой голос. И, обернувшись, он увидел Владыку судеб. И тогда, после торжества, волной к ногам Намо упал Оссе и умолял о прощении.

– Прости меня, господин, но я боюсь, боюсь не боли, не смерти – неволи. Я дик, я неукротим, и неволя для меня страшнее любой пытки! Прости!

В ту пору Намо еще не совсем отвратился от пути Валар, и слова Оссе были не слишком-то приятны ему. Но он пожалел Майя и взял его под руку свою, и стал Оссе вассалом Намо.

…А над озером таяли туманом последние клочья наваждения Айо, и четверо Майяр видели все, что случилось в Валиноре. И словно камень, застыл Охотник, и закрыла лицо руками в ужасе Весенний Лист, и безудержно плакал Золотоокий. И угрюмо молчал Айо.

…И в Книге, что держал в руках Гортхауэр, появлялись слова, словно выводимые невидимой рукой. Кровью был записан этот рассказ, и, читая темные строки, бесслезно рыдал Майя Гортхауэр. Ненависть и гнев пылали в сердце его, и клялся он, что за боль Учителя, за смерть Эллири Ахэ жестоко заплатят и Эльфы, и Майяр, и Валар. И в тот черный час проклял он Финве и весь род его.

«Изначально, как и Мелькор, творцом был Вала Ауле. Но некогда, устрашившись гнева Илуватара, отрекся он от творений своих и поднял руку на них; тогда Майя Гортхауэр, чье имя в то время было Артано-Аулендил, первый из учеников Ауле и равный самому Кузнецу, ушел от него, ибо трусость Валы была ему отвратительна. И ныне страх ослушаться повеления Манве и Эру сделал Ауле палачом. И после того, как выковал он цепь Ангайнор и оковы для Эльфов Тьмы, лишился он дара творить и не мог создать более ничего, ибо палач не может быть творцом».

Так заканчивается повествование об Эллери Ахэ. Неведомо оно ни Эльфам, ни людям Трех Племен: ни Валар, ни Майяр никогда не говорили об этом. Потому молчит об Эльфах Тьмы «Квента Сильмариллион», и мудрые не говорят ничего. Только в роду Финве, короля-палача, передается рассказ о Валинорском судилище. Владыки же Валинора и Майяр, слуги их, в большинстве своем не хотят ни знать, ни помнить.

…Имен не осталось. Приказано забыть.

Восславят победителей сказанья,
А побежденным суждено – забвенье:
Осталось лишь изорванное знамя,
Осталась кровь на каменных ступенях,
И Путь – как узкий меч из звездной стали…
Так мы ушли.
Дальнейшее – молчанье.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЖЕЛЕЗНЫЙ ВЕНЕЦ

ВЛАДЫКА СУДЕБ И ВЛАДЫКА ТЬМЫ. ВЕК ДЕРЕВ СВЕТА.

ВЕК ОКОВ МЕЛЬКОРА. ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ ГОДЫ 502-802

Время в Валиноре двигалось лишь для немногих. В первую очередь для Намо, Владыки Судеб Арды, прозванного Мандосом. Он умел, в отличие от других, ощущать время. Для него существовало Прошлое и Будущее, а не вечное Всегда. Может быть, так было потому, что в чертогах его появлялись и ждали своего ухода Люди, а затем уходили в Неведомое, чтобы уже не вернуться; и судьбы их были не во власти Владыки Судеб. Память его держала в себе все, что он непостижимым образом узнавал от них. Мысль его и предвидение – в этом была его сила, но Память была источником ее.