- Ты безумен, - холодно и размеренно повторил золотоволосый. - Это наваждение Моргота. Сама эта земля отравлена злом. Владыка Снов излечит тебя...
- Снова? Разве ты не помнишь - так уже было? И я теперь не уйду, я не хочу терять память, я не отпущу тебя, ведь мы - последние, и... задохнулся, лицо мучительно исказилось, - он не Враг, он - Учитель. Наш Учитель, Тайо.
- Замолчи!..
Эллорн закрыл глаза. Алхо-эмэ, тайро... зачем ты пошел туда... зачем ты...
Он стоял, а на его плечи, на волосы ложился легкими хлопьями снег первый снег этой зимы, заметая поле, невесомым покровом одевая мертвых, и не было птиц, и не было ни Людей, ни Элдар - не было больше никого, ничего живого, он был один, теперь - один, и только повторял непослушными губами, прижимая к груди книгу - словно живое существо, которое может замерзнуть на ветру, - повторял беззвучно, теряя смысл слов: нет, это выпал снег... выпал снег... И ветер подхватывал слова, едва они успевали сорваться с его губ, и уносил в снежную круговерть - и не было больше слов, и не было боли - не было ничего, только там, внутри, бездонная пустота, - и тогда он пошел вперед. Ветер швырял ему в лицо снежные хлопья, а он все шел, не зная - куда, не ведая - зачем, зная только одно: некуда возвращаться, значит, надо идти вперед. Надо идти.
ВОЗВРАЩАЮЩИЙ ПАМЯТЬ. 534-550 ГОДЫ I ЭПОХИ
- Учитель... Тебя хотят видеть.
Мелькор отнял руку от лица:
- Кто?
- Какой-то мальчик... Кажется, давно в пути. Мы не смогли не впустить его; он... - воин замолчал, не зная, как продолжить.
- Пусть войдет.
Недетские глубокие глаза смотрели снизу вверх прямо в лицо Валы:
- Приветствую тебя, Властелин Мелькор.
- Приветствую... Как имя твое?
- Дайолен. Дайо. Я знаю, я не должен был...
- Я понял. Подойди.
Мальчик осторожно приблизился к черному трону, остановился, потом начал неуверенно подниматься по ступеням, не отводя взгляда от лица Мелькора. Вала положил руку на плечо Дайолену, помолчал:
- Мне жаль, Дайолен. Я не смогу излечить тебя.
- Я почти не надеялся, Властелин. Ты прости меня. Я не из-за себя. Тетушка моя, золотое сердце, когда мама умерла, взяла меня к себе. А у нее самой - шесть ртов, да я еще... Что ж я, не понимаю? Она мне как-то сказала: "Ходил бы ты по селениям, хоть на хлеб подавали бы за твои песенки, хоть какой-то толк..." В сердцах сказала, не со зла: добрая она женщина, да живется вот тяжело... Плакала потом, все просила простить, что попрекнула этим. А я тогда подумал, вдруг все-таки поможет кто? Пошел к знахарю, а он мне: не под силу это людям. Я и сам не знаю, как решился... Я бы ничего, тетушку жалко... Ты прости меня, видно и правда судьба моя по деревням петь... Проживу как-нибудь... это ничего... Пойду я...
- Дайо!
- Властелин? - снова этот неподвижный взгляд в лицо.
- Останься.
- Зачем я тебе... такой?
- Ты сам не знаешь своей силы. Я помогу тебе, оставайся. У тебя душа крылатая, мальчик.
- Ты... правда хочешь, чтобы я остался?
- У тебя зрячее сердце, Дайо. Ты видишь сам.
- Да... я вижу твои глаза... Я раньше думал: звезды - что это? Какие они? Теперь я знаю...
- Дайолен.
Юноша поднял голову. Под сводами зала гасли последние отзвуки песни.
- Да, Учитель?
- Собирайся в дорогу, Дайо.
Дайолен вздрогнул:
- Ты... ты гонишь меня, Учитель? Тебе не нравятся мои песни? - лицо его стало растерянным, по-детски беззащитным.
- Твои песни прекрасны, мальчик. Они достойны того, чтобы их слышали многие, не только я. Ведь не можешь ты вечно жить в замке. Да ты и сам об этом думал.
- Я не хочу уходить от тебя, Учитель.
- Не от меня. К людям. Слушай свое сердце.
- Сердце велит мне остаться, Учитель. Я слышал, снова война... Мне неспокойно, Учитель; прости, но... но я боюсь за тебя... Я останусь; я ведь тоже могу защищать тебя, я умею сражаться - на звон оружия...
- Зачем тебе меч, Дайо? Слово и песня тверже стали, острее клинка. Иди. И - вот, возьми эту лютню.
- Но у меня...
- Это мой дар.
Дайолен провел по струнам. Улыбнулся, начал играть одну мелодию, вторую...
- Она... она живая, Учитель!.. Поет... плачет... никогда не слышал такого...
- Я сделал ее для тебя.
- Ты, Учитель?.. Разве я достоин такого дара?
- Твои песни - ее душа. И живой ее могут сделать только твои руки и сердце.
- Она говорит, слышишь? И струны - как лучи звезд... Ох, Учитель, как мне благодарить тебя?
- Не нужно. Храни память. И пусть люди слышат тебя. Не забывай ничего, - голос Мелькора дрогнул.
Дайолен взял руку Учителя в свои. Осторожные прикосновения чутких пальцев почти не причиняли боли.
- Я буду помнить все, что ты говорил. Тебя. Твои глаза. Твои руки. Ты прав, я давно решился. Но мне тяжело уходить. Сердцу больно, словно не встретимся больше.
- Не думай об этом. Прощай.
- ...Ты говорил с ним? - выспрашивал мальчишка. - Ты знаешь его? Какой он, расскажи?
- У него глаза - звезды, а руки - чудо и боль. Он крылатый, но в его венце - вся скорбь мира. И голос - как музыка... когда он говорит, хочется просто сидеть у его ног и слушать, слушать...
Дайолен умолк, потом промолвил, отвернувшись: