Черная корона

Она была очень красива — эта странная незнакомка, день за днем штурмующая его усадьбу своим вниманием. Очень красива, ухожена и вполне могла бы блистать в свете, если бы не затравленный взгляд, который она старательно от него прятала, шурша огромными пакетами.

— За что я должен вас извинять? — настырно повторил Евгений, не дождавшись от нее ответа. — Мне совсем не мешает то, что вы здесь сидите.

— Правда?

Влада растерялась. Ожидала чего угодно, только не такой вот откровенной доброжелательности. Думала, он начнет скандалить и запрещать ей ходить сюда и таращиться на то, что принадлежит ему.

Он вправе был это сделать, вправе был обругать ее, и она его хорошо понимала. К тому же ее жизнь, сотканная из сплошных запретов, ни к чему другому не располагала. Но все оказалось совсем не так. Он неожиданно рассмеялся и напомнил:

— Вы так и не сказали, как вас зовут, милая леди.

— Меня? — Она все же осмелилась поднять на него глаза, засмущалась тут же и совсем как школьница промямлила: — Меня зовут Владимира. Влада…

Володькой или Владимиром еще мог иногда называть ее Игорь Андреевич. Когда приезжал изрядно навеселе после бани, ресторана или жарких объятий. Усаживался в столовой на диван, вольготно раскинув руки по спинке. И орал что есть мочи на весь дом:

— Володька, топай сюда, друг мой, пообщаемся! — И тут же мог добавить с гаденьким смешком: — Ну и имечко тебе родители дали, упокой господи их грешные души! Нет бы Таней или Маней, а то Владимира! Такой красивой породистой бабе совершенно не подходит такое мужское имя. Владимир, топай сюда!..

Удальцову Евгению ее имя с чего-то не показалось мужским и даже понравилось. И он повторил его несколько раз, словно пробуя на вкус и смакуя. А потом завершил именной речитатив вердиктом:

— Очень красивое имя у вас, Владимира. Очень! И подходит вам. Вы будто княгиня, честное слово!

Ага, княгиня, кто же еще! Влада разозлилась. Княгиня, которую почем зря лупит благоверный, изменяет ей с крепостными и теперь вот задумал очередную подлость, понять которую она не в силах. У нее просто рассудок мутится от его порочных замыслов!

Удальцов, не дождавшись никакой реакции на похвалу, расстроился. Она сейчас возьмет и уйдет. Уйдет, ссутулившись, обвешанная пакетами. А он даже пойти следом не посмеет, слишком уж она выглядит испуганной. И ведь жутко не хотелось, чтобы она уходила. И тогда он решился.

— Знаете, Влада, мне очень нужно с вами поговорить.

Предупредить-то ее стоило обязательно. Неизвестно, что на уме у взбалмошной Леночки. Она звонила ему уже трижды и все грозила и грозила, грозила и грозила.

И что не пустит этого дела на самотек, пусть он даже и не надеется. Что обязательно отомстит им обоим. И что счастья ему без нее — Леночки — не видать уже никогда. И сама ведь не понимала, дурочка, что для него уже счастье не видеть ее день за днем рядом с собой. Не видеть, не вспоминать, не терзаться виной и не клясть себя за то, что не смог выстоять перед ее страстной порочной красотой, предав Эллу.

— Со мной?! О чем?!

Ну вот, она снова напугалась. А он совершенно не хотел этого. Хотел просто поговорить, послушать ее голос и узнать хотел, умеет ли она улыбаться — эта красивая печальная женщина с таким величественным, шикарным именем.

— Послушайте, вы очень спешите?

Удальцов потянулся к ее пакетам, но она тут же отпрянула, пытаясь спрятать свою объемную ручную кладь за спиной.

— Простите, — пробормотал он, не зная, как быть. — Я просто хотел пригласить вас в дом выпить чаю или кофе, вы что больше любите?

Она?! Любит?! Да она и не знает теперь уже вовсе, что именно она любит! То, что приказано бывало, то и пила. Раньше, давным-давно, когда еще жила с бабушкой в общежитии, то очень любила клюквенный кисель и какао еще любила. Оно так благодатно пахло шоколадом, которого в ее детстве не случалось вдосталь. Так было вкусно с мягкой теплой булкой, которую бабушка всегда приберегала для нее, покупая возле булочной прямо с лотка…

Игорь Андреевич эти ее пристрастия безжалостно высмеял уже через неделю их совместной жизни. Татьяна его иронию приняла за директиву, и запасы какао в их доме почти никогда не пополнялись.

— Так что? — Удальцов решил не сдаваться и затащить всеми правдами и неправдами незнакомку в свой дом.

— Я не знаю. — И она вдруг решилась и спросила, подумав, что, если и он ее высмеять посмеет, она тут же повернется и уйдет и не придет к этому дому уже никогда: — А… А какао у вас в доме имеется?

— Найдем! Целая банка растворимого какао. Признаюсь вам по секрету, я ведь тоже люблю эту дрянь. Предупреждают, что калорийная и все такое, а я люблю. Так что? Идем?

— Если вы настаиваете.

Она не знала, что и делать. С одной стороны, идти в дом к незнакомому человеку очень опасно и непривычно не только для нее, но и вообще. А с другой — дом-то стал ей почти родным, она каждую трещину в оштукатуренных углах успела изучить за это время. И чего уж греха таить, не раз мечтала оказаться за его порогом и посмотреть, так ли там вольготно, как снаружи.