Черная корона

— Удальцов, на выход! — тявкнул кто-то за дверью, та тут же распахнулась, и ему скомандовали: — К стене! Руки за спину!

В первые дни ему это казалось таким унизительным, что он пару раз пытался роптать. Получил в подреберье ощутимый удар дубинкой, провалялся на нарах, скорчившись, и смирился. За спину так за спину. Может и кверху поднять, если все вокруг считают, что он опасный преступник.

Его вели к Калинкину.

Интересно, чем это было вызвано, размышлял Удальцов. Его вчерашними попытками привлечь к себе внимание тюремных властей или в ходе следствия всплыли новые обстоятельства, позволяющие подозревать его еще в трех десятках жестоких убийств, к примеру?

А чего? Почему нет? Он все взвалит и отсидит пожизненный срок, раз так кому-то нравится. Калинкину этому, допустим, черти бы его побрали, в самом деле!

Удальцова привели в кабинет, не в комнату для допросов, что его немного окрылило. И даже скучная физиономия симпатичного следователя не стала казаться ему такой удручающе протокольной.

— Присаживайтесь, Евгений Викторович, прошу вас. — Калинкин указал ему на стул в центре кабинета.

Вот что за манера у людей, а! Удальцов не хотел, да головой покачал. Почему для допросов стул подозреваемого непременно выдвигают в центр? Чтобы он чувствовал своей спиной и затылком сверлящие взгляды тех, что сидят сзади? Или для того, чтобы он чувствовал себя как на цирковой арене и ловил всякий раз кусочек сахара, когда дрессировщик говорил ему «ап»?

За спиной у него теперь оказался здоровяк с массивным затылком и такими громадными кулаками, что Удальцову моментально сделалось не по себе, когда он опустился на стул. В углу чуть левее притихла симпатичная девушка с губами, как у Джоли. А напротив, соответственно, Калинкин.

Отдохнувший, судя по всему, после выходных. Рожа вон как загорела, наверняка по пляжам таскался с какой-нибудь красоткой. Может, даже с этой вот губастой. Неспроста же она не сводит с него обожающих горящих глаз.

— Слушаем вас, гражданин Удальцов, — промямлил бесцветным голосом Калинкин, вооружаясь авторучкой и бланком протокола допроса.

— А что слушать? Я, кажется, уже все сказал. — Евгений пожал плечами.

— Да?! — удивление Калинкина было притворным. Ничего другого он и не ожидал от Удальцова услышать, а кривляний-то, кривляний… — А я слыхал, будто вы для признательных показаний созрели. Доложили, что вы буквально рветесь на допрос. Было дело?

— Было, и что такого? Вы либо отпускайте меня, либо предъявляйте обвинение, я так больше не могу! — вспомнил Евгений, покопавшись в памяти юридическую подоплеку всех на свете задержаний. — С адвокатом встречи до сих пор не было. Обвинения не предъявляют. Это произвол!

— Согласен. — Калинкин быстро переглянулся с девушкой и вздохнул, с укоризной мотнув симпатичной головой, ни дать ни взять Мери Поппинс, только бы в угол не поставил. — Так что насчет признательных показаний, гражданин Удальцов? Что нового вы хотели сообщить следствию?

— Ничего нового! Я невиновен! Полностью отрицаю свою причастность и требую адвоката! Если вы не удовлетворите мою просьбу, у вас могут быть неприятности, в курсе, гражданин следователь?

Удальцов поймал на себе взгляд девушки. То ли брезгливый, то ли упрекающий, черт его знает. И он тут же почувствовал себя скотиной.

Щетина на сантиметр. Одежда помята. Воротник светлой рубашки того и гляди переломится от грязи. И потом от него разит, и ртом нечищеным. Наверняка со стороны отвратное зрелище. Чего бы ей на него так не смотреть! А вот упрекать его как бы и не в чем. Он тут по их милости парится который день, а у них выходные. Работнички тоже еще! Отсюда и разгул преступности в стране. Отсюда и страх у мирных жителей!

— Адвокат вам сейчас не потребуется, я думаю, — промямлил слегка сконфуженный Калинкин, схватил резким движением из стопки бумаг какой-то бланк и начал его шустро заполнять. — Мы выпускаем вас под подписку о невыезде. Подозрение с вас пока никто не снимает, но сами понимаете…

Да ни черта он уже не понимал! Обрадовался, как дитя малое, хоть в пляс пускайся, а вот понимать что-либо отказывался напрочь.

Его отпускают?! Точно отпускают?! Это не шутка, не блеф, результатом которого должны были стать его благодарственные признательные показания?! Он точно не вернется в вонючую одиночку, насквозь прогаженную грызунами и бывшими заключенными? И теперь… Вот почти уже сейчас он выйдет на улицу и…

Что он сразу станет делать, Удальцов даже представить не мог.

Домой рвануть, залезть в громадную ванну, наесться до отвала всем подряд, что найдется в его холодильнике? Нет, домой чуть позже.

Надо бы, надо бы, надо бы на работу, во! Там наверняка все с ума посходили. Где он, что он? Сашка-дружище не один десяток носовых платков, поди, извела, его дожидаясь. И тут он является. Ох она и обрадуется! Так, стоп, минуточку. Как же он заявится к себе на службу в таком вот виде? Народ пугать? Нет, туда он позвонит и объяснится просто. Тогда куда?

— Послушайте, а что с Черешневой? — вдруг вспомнил он о виновнице всех своих бед. — Это она?