"Ну и что они там надеются найти, кроме пыли и мусора? Пулемет? Это ж, каким дурнем надо быть, чтобы прятать его в хате?" — с иронией подумал сидящий за столом хуторянин.
Угрюмым молчанием неприязни встретил хозяин незванных гостей: милиционера-жыда и его начальника, офицера с большой звездой на погонах.
Офицер, заложив руки за спину, прошелся по хате, некоторое время постоял у снимков на стене.
— В "похозяйственной книге" сельсовета сыновья у вас не упоминаются, где они сейчас? — голос офицера был ровен и сух.
Хуторянин наклонил голову, чтобы скрыть влагу в глазах. От накатившего чувства-воспоминания в горле стоял ком. Оба сына, его гордость и надежда сгинули на клятой войне.
Помедлив, все так же уставившись в пол, достал из свертка конверт и пододвинул на середину стола.
"Господи! Какой же стыд, прикрываться смертью сына…" Непрошеная слеза предательски капнула на ткань.
Лицо, прислонившегося к притолоке Генриха напряглось. "Похоронка. Охренеть! А отец-то как переживает…"
"Сержант… Осень сорок четвертого… Домой не попал, в свертке нет треугольников-писем…" Как действовать дальше Плаксин пока не решил. Можно было арестовать как "пособника", но перспективнее был вариант вербовки.
Всё зависело от исхода разговора.
— Почему ты оповестил о бандитах капитана Зенкевича, телку пожалел? — это было главным. Если под воздействием шантажа заманил милиционеров в засаду, арест и его и родственников, для науки другим. Если кто-то просчитал, что тот прибежит к милиционерам, то получалось у "рейдеров" был свой информатор в банде, знавший характер Язепа. А это свидетельствовало о противоречиях в стане бандитов. Хотя оборонительный бой и так говорил о многом.
Хуторянин ответил не сразу. Не хотел голосам выдать волнение, говорил, не подымая головы:
— Чаго шкадаваць-то? Дачка у мяне засталася адна. Міліцыянт убачыв мяне сам і здзівіуся, чаму увожу з вёски жывёлу. Мы ж не трымаем тут, на хутары нічога, адбяруць адразу. Што мне было хаваць? Ён пачав крычаць: Савецкая улада паставіла яго тут абараняць простых людзей, а мы як бараны мавчым, і ідзем, пад нож не супрацівлясь. Загадав паставіць цялушку на месца, сам, мавляв, вызваліць людзей. І загінув. А з ім яшчэ міліцыянты. Атрымліваецца за цялушку… Грэх гэты на мне цяпер да канца жыцця…
— По-русски, пожалуйста, товарищ старшина только прибыл, и боюсь, половины не понял.
— Так, добра. Чаго жалеть-то. Дачка у меня осталась одна. Милициянт увидел меня сам. Спрашивает чаму увожу из вёски скотину? Держать здесь ничого нельзя, Люди з лесу отберут. Чаго мяне было скрывать? Ён начал крычать: Советская власть поставила его здесь абараняць простых людей, а мы как бараны молчим, и идем, под нож. Приказал поставить телку на место, сам, мол, освободит людей. Вот яго и забили вместе с милициянтами. Получается за телку… Грех этот на мне теперь до канца жыцця.
— Свидетели разговора есть?
— Отчаго ж не быть? Суседзи видели и слышали.
— Помочь нам сможешь? Отомстить за убитых?
— Как я можу памочь? Яны ужо ушли.
— Не поделитесь, откуда информация?
Он мочал. Пусть думают что хотят.
— Слушай, Язеп. Чем отличается полонизация от беларусизации? Кто беларусы: литвины или славяне?
— То я не ведаю, пан — хуторянин поднял голову, с удивлением глядя на эмгэбешника.
— Ну вот видишь, ты от политики далек, как от звезд. Так чего ж ты лезешь, куда тебе не надо? Хозяйство, дочка и наверно, скоро внук или внучка, а ты в тюрьму собрался. Зачем? Там очень, очень плохо. Нет, я понимаю, был бы ты молод, в тебе боролись бы идеи за национальное самосознание, самоопределение и прочее. Так тебе это не надо. Налоги, обязательные поставки уплачены?
— Так пан. — И потянул из свертка стопочку бумажек разной величины.
— "Товарищ". Запоминай и привыкай. Теперь все "товарищи". Советская власть пришла сюда НАВЕГДА. Будешь с ней бороться?
— Как можно с уладой змагацц? — в голосе слышалось неприкрытое удивление.
— И это правильно. Ты пойми: не будешь нам помогать — грех легче не станет. А осложнить жизнь тебе можно и без ареста. Примак из военнопленных? Так мы проверим, где он был во время войны. И вдруг он предатель, придется дочку сиротить.
— Он раненый был в партизанах. У нас отлеживался.
И загрубевшими пальцами достал из свертка медаль "Партизану Отечественной войны" второй степени…
— О как! Так ты же наш! Ну — это же всё меняет! Пойми, мы же разумные люди должны идти на компромисс, найти общий язык… Мы поможем тебе — ты поможешь нам. Люди в лесу враги власти, они воюют с ней. Не будет их — тебе же будет жить легче. Они же за продуктами приходят. А у тебя лишней еды и так нет. Поверь, оснований, чтобы посадить и тебя, зятя с дочкой у нас хватает. Ну зачем тебе это? Ты подумай, мы пока выйдем.
… Ближе к осени сорок третьего в лесу вновь появились разогнанные в начале войны самообороной партизаны. К нему они пришли по чьей-то подсказке. Волшебное слово "самогон". По отзывам он, делал лучший. Пришлось расширять производство.