Черная кошка, белый кот или Эра милосердия-2

Белая ночь опустилась, как облако,
Ветер гадает на юной листве.
Слышу знакомую речь, вижу облик твой,
Ну почему это только во сне?

Отчего-то эта незатейливая песенка вертелась в моей голове. Поправка… Ночь вокруг — была вовсе не белой, а черной. "Хоть глаз коли!" — так может раньше я бы и сказал, но теперь. Привыкший к фонарям и неоновым рекламам, я сейчас радовался неверному свету луны. Только отчего-то свет этот вызывал у меня непроизвольную дрожь. Ненавидел я его и всё тут. Беспричинно. Раньше вроде такого не было.

Две безмолвные тени мягко стелись по улице. Изредка замирая перед перекрестками или пропуская прохожего.

— Никогда бы не подумал, что Луна может радовать, — прервал наше молчание Шац, после того как мы миновали очередной перекресток.

— Угу… — по инерции кивнул я, и только тут сообразил. "Мать твою, Луна же… — это ж первый враг разведчика! Луна — враг. Вот от чего меня коробит. Надо же мое тело — умнее меня, с моим высшим образованием. А сейчас она вполовину светит. Больше нам в помощь".

— Луна — это хорошо…

И отчего-то вспомнив Горбатого из "Места встречи…", прохрипел, спародировав его.

— Верю, ждёт нас удача. На святое дело идём, друга из беды вызволять.

— Какого друга? — тут же отозвался Генрих, который этого кино не смотрел. "Черт! Забываюсь иногда. Не стоит этого делать даже сейчас. Придурок!", — я обругал сам себя. А вслух ответил.

— Какого какого? Тебя — дурака!

На разработку "операции" днем у нас ушло минут десять.

А чего там планировать? Чай, не взвод ягдкоманды на привал там остановился. Обычные блатари. Да и мы не из детской песочницы. По поводу себя я естественно имел кое-какие сомнения, но совершенно другого плана. Не поводу — убить, а по поводу — правильно я все рассчитал или нет. Размещение постовых, я знал. Время потребное на отход тоже. Беспокоили возможные неучтенные факторы — возможные свидетели… и удаться ли всех… положить.

Сам домишко находился на отшибе, за крепким без щелей забором. А тем, кто мог начать интересоваться или возмущаться происходящим там — легко могли дать укорот "быки". Любопытствующие, в таких случаях, предпочитали ничего не замечать. А-то ткнут вечерком заточкой и все. Приблатненной шпаны хватало. Дурачки духовитые. Да и жизнь тут немного стоила. Смутные времена. Совсем не как в кино. Голодно, грязно, пьяно да угарно.

В общем, "Война — план покажет!". Попросту решили навестить одну "малину" по моей подсказке. Предтечу нынешних блатхат. Малина сейчас, это то — место, где собирается и живет криминогенный элемент.

Владелица этой хавиры, маруха[20] — Зинка "Кубышка". Она же — сожительница, небезызвестного в определенных кругах, Сени "Февраля". Он реально был "Февральский"[21]. Кликуху свою он получил по делу, как психически больной. Потому и от фронта отмазался, да и частично соответствовало это действительности. Правда делать дела это ему нисколько не мешало. Сейчас его бы охарактеризовали, как отморозка — для понятности. Тяжелая наследственность маменьки — воровки на доверии и папеньки — скокаря[22]. Сгинувшего где-то на "Сотке"[23]. А маменька загнулась от тубика[24].

Теперь "Февраль" забурел, стал уважаемым вором. И выходил только на крупные дела. Адресок его нынешнего местопребывания мне подсказал мне личный "барабанщик" — Миша "Прыщ"[25]. Его, сильно пьяного, как-то доставили в мое дежурство. Привели — постовой Семеныч с дворником Талгатом. Матерился он неподалеку на улице и бузотерил. Лаконичным увещеваниям не внял. И соответственно…

А я, измученный бессонницей, скукой и голодом — решил пошутить. Сунул ему спящему здоровенный ножик в руку. Нож был из вещдоков. Он остался от мясника с рынка. Был он зазубренный в потеках застарелой крови и грязи. Мясник, здоровенный одноглазый мужик — Веня "Полфунта", начал было размахивать им, как-то выпив лишку. Кого-то там чуть даже было, не порезал. Его отпустили, а ножичек остался. Отчего-то "Полфунта" решил за ним не возвращаться… Разбудив под утро жутко похмельного "Прыща" — я суровым голосом сообщил ему, что "Порезал он какого-то пришлого гуртовщика-казаха". И показал на окровавленный нож, который тот продолжал сжимать в руке. То, что кровь на нем была не человеческая, я умолчал из скромности… не иначе. А сообщил, что светит ему-ухарю за вчерашнее — от десяти…

"Но…", — интимно понизив голос, намекнул, что: "Есть варианты…".

Я-то попугать его просто сначала хотел.