Черная кошка, белый кот или Эра милосердия-2

— Да кто тут скупкой краденых карточек балуется. Личный интерес. Иваныч не смог бы прослужить столько времени в таком интересном месте, если бы был простым служакой. Он мзды не брал и от подарков отказывался. Он соблюдал законность — это была его работа. И на базаре умные люди, а именно хозяева точек и прочий средне уголовный элемент старались особо не наглеть. Все понимали, что у него работа и у них "работа". А потому и старались излишне не конфликтовать. И особо грамотным сами давали укорот, если это было возможно. И прецеденты бывали. Город, в котором каждый день происходило как минимум ограбление, бандитское нападение или еще какая гадость, связанная с насилием над личностью, был тот еще "парадиз". Но накликать полноценную войсковую операцию на свою голову никому не хотелось. А то, что солдатики из резервов — маршевого батальона (где большая часть фронтовики) или там батальона НКВД шутить любят, знали все. Никто не станет расследовать законность применения оружия в том или ином случае. Это на фиг никому не надо. "Бизнес есть бизнес" — тут это понимали все. И знакомое "зло" — гораздо лучше незнакомого.

В Чкаловскую область после амнистии подалось семь тысяч четыреста "амнистированных" — это данные из сводки. Вот такая вот картинка. И сколько из них решат жить честным трудом — задачка простая и насквозь понятная. Сейчас в городе на сто тыщ жителей — всего чуть больше ста двадцати милиционеров. И большей частью все кинуты на охрану "хлеба" и разборки с угоном скота. А хлеб это имеется в виду — точки с продовольствием. Пункты выдачи хлеба, Особторг, склады, коммерческие… и прочие хлебные места. Вот так вот. Особо никто не занимался расследованиями, если честно, пока не припекало. Просто некогда. — Личный говоришь?

— Угу.

— Тогда тебе нужен Вова-Паровоз.

— И где его можно найти?

— Проводить?

— Да не… Мы сами. Ты просто скажи, где он сидит.

— Да вон там — у второго прохода, — он показал пальцем. — Где столб. Махоркой торгует.

— И чем знаменит?

— Знаменит…?

— Вова помирает уж третий год от туберкулеза. Только вот никак не сдохнет. Справка у него. Все чин-чинарем. Проверяли. Хитрый он, сука. Все знают, но на горячем ни разу не прихватили.

— Спасибо Иваныч.

— Да не за что. А вам-то он, для какой надобности?

— Спросить надо кое-что…

Мы двинулись по рядам. Повсюду торговали всяким разным, ора не было, но торговый гул стоял. Народ изредка перекрикивался, шутил, торговался… Ну что я могу сказать. Вова Паровоз полностью оправдывал свою кликуху. В нем было полтора метра росту, был он румяным и широкоплечим и никак не походил на умирающего от туберкулеза. Пока мы неторопливо двигались по ряду — к нему подскочил какой-то шкет и они чем-то ловко обменялись. После моей команды, мы чуть разделились и двинулись к искомому субъекту уже с трех сторон. А вот то, что мозги у него присутствовали, я понял, когда он, заметив уже никак не скрываемый наш интерес к своей персоне, моментально сунув руку в карман, что-то ловко сбросил на землю.

Ну-у… родимец. Это я проходил еще в Белоруссии, когда приходилось торговать там на рынке. Рядышком помнится, стояли "валютчики" и хороший парень Олег негромко, но непрерывно предлагал: "Рубли… — Доллары… — Марочки…". И при облаве или рейде улики моментально сбрасывались на землю — такие потери были дешевле. Очень было похоже.

Мы остановились около него, и я, достав удостоверение, представился:

— Старший лейтенант Адамович.

— Вова, — пренебрежением глядя на меня, отозвался он. — Чо надо?

— Да ничего. Это что? — я указал пальцем, на пачку бумажек, лежащую на земле. — Ой! Валяется! Не знаю я, начальник! — он с вызовом посмотрел на меня. — Валяется чо-то.

— И ты естественно, к этому никакого отношения не имеешь?

— Конечно, не имею. У меня вот табачок. Не желаете прикупить?

Я перешагнул через его ящик, поднял бумаги и развернул:

— Ну надо же? Карточки.

— Ух ты, — тут же понтуясь, глумливо ответил Паровоз. — Кто-то наверное, потерял. Не мое это, начальник.

— Я вижу, что не твое… — я согнул бумаги и сунул пачку в нагрудный карман. — Пошли! — скомандовал я своим. — Оформим находку.

— Иди-иди, начальник. Ничего тебе тут не обломится. Нет у тебя ничего на меня… — явно играя на публику, продолжил Вова.

Люди рядом с интересом смотрели. Я с нехорошим интересом оглядел прислушивающихся и смотрящих соседей. Это — профессиональные торгаши. Мой набитый глаз не обманешь. Никакого сочувствия. Только плохо скрытое презрение. Да, это свой мир и чужакам тут делать нечего.

— Живи пока, шваль, — я развернулся.

Больше тут делать нечего. Не, можно дать ему в рожу или устроить склоку… — только смысл?

— Надеюсь еще увидимся, поц, — услышал я за свой спиной голос злой голос Генриха. — Недолго тебе жировать на народном горе.

— Иди-иди еврейчик. Понаеха…

Окончания фразы услышать не удалось. Раздался смачный звук плюхи. Я моментально обернулся. Сёма довольно скалился. Шац потирал кулак. Паровоз лежал. Бля, чистый нокаут. Я сделал шаг обратно и сверху вниз посмотрел на тело бессмысленно лупающее глазами.