— Не, ня будзем. Можна мы пойдзем? — Стрижка под ноль. Темный свитер и пиджак, видимо лидер компании, явно тяготился ситуацией и старался как можно быстрее уйти. Избитый, периодически морщась от боли, он старался держаться гордо, с долей высокомерия. Папа Шац сказал бы: "это менч"[37]
.— Ну-у-у если у вас нет претензий к…, — старшина замялся, подбирая нейтральный термин, — к "лицам сохраняющим молчание", то можете идти.
На будущее совет: оружие не делает человека опасным. Главное — готовность идти до конца. В вашем случае надо было не пугать выстрелами. Нужно было убивать. Ещё чуть-чуть и охота за "лохматыми сейфами" была бы удачной.
Кто ж не любит поучать и умничать? Старшина тоже решил не пренебрегать возможностью.
— Взломом "лохматого сейфа", шоб вы знали, урки называют изнасилование.
Слушатели терпеливо слушали и молчали. Шац видел: молодняк в шоке.
Могут слушать, но не слышать.
— Всё идите уже — вздохнул он, и вяло махнул рукой.
По улице освещенной только светом полной луны. Они двигались медленно, шли, покачиваясь — словно пьяные. Парни постариковски шаркали ногами. И это были единственные звуки на довольно оживленной днем улице. Идущая впереди девушка несколько раз оглянулась, словно вместо невысказанных слов, благодаря взглядом. На первом же проулке они свернули.
— Вот шо за люди! Ни тебе спасибо, ни тебе до свидания! Кто только воспитывал этих гоев! — ворчал Генрих, почти бегом удаляясь в противоположном направлении.
Причина спешить в количестве двух штук лежала на перекрестке, так и не дождавшись самого справедливого в мире сталинского суда. Но вот осложнить бытие своему убийце могла конкретно. "Неправомерное применение оружия" или ещё, какую статью прокурорские прицепят моментом.
"Оно мне надо?" — здраво рассудил старшина и для начала решил удалиться подальше от места событий.
"Пацаны никуда не пойдут. Значит, вычислить могут только по автомату. Наряд на КПП видел меня выходящим. Это хреново. Баллистику сделают в три сек. Надо вовращаться незаметно. Сложно. После сегодняшнего "шухера" часовые бдят… дь, во прогулялся… Сменить бы автомат. А потом: я не я, и гильза не моя…".
Внимание Генриха привлекла уже вторая одинаковая по форме бумажка, висящая на столбе. Для него это было пунктиком: нечего клеить объявления, где ни попадя. Ох, и гонял же Шац у себя на участке за это. Приходил узнавать о продажах — обменах часа в три-четыре утра. А что, ночью в наряде все равно не спишь. Так и людей к порядку приучаешь, и время идет быстрее.
Проходя мимо, он, привычным движением дернул за уголок листка. Тот на удивление легко подался.
"Фига-сс-е свежак. Ещё мокрый!"
Свет луны-фонаря позволил бы прочитать отпечатанный на машинке текст:
Грамадзяне!
На змену адным аккупантам прыйшли другие.
Яны прымушаюць нас забыць родную мову.
Яны рвуць нашае краину и аддаюць нашыя земли иншым дзяржавам.
Яны нишчаць нашае багацце, нашу ниву, нашу хату. Усе адбираюць и кидаюць у калхозы.
Яны кидаюць у лагера, ссылаюць у Сибир нават за тое, што мы кормим сваих дзяцей сваим хлебам, а не аддаем яго им.
Яны разбиваюць нашыя семьи. Прымушаюць дзяцей адказвацца ад бацьков, братов забивать адзин аднаго.
Супрацивляйцесь!
Далучайцесь да партызанских атрадав!
Далой комунистау!
Хай жыве вольная Беларусь!
[38]Но читать, напрягать глаза, чтобы разобрать слабый оттиск четвертого-пятого листа "закладки"? Да и что они там напишут? Генрих как все соплеменники чрезвычайно любознателен. Но… Ночь. Чужой город. Двое убитых на сомнительной правовой базе. Время поджимает.
Ещё в конце сорок второго, тогда солдат пехоты, сделал вывод читать агитки без толку. Наши: "Гитлер капут!"; ихние "Рус сдавайся!".
"Твою мать! Так это ж они листовки клеили! Меня, старого опытного… э-э-э… разведчика — провели как младенца! Повелся на "мальчик-девочка"! Ё! Это ж завтра МГБ на уши поставит всех и вся. И меня вычислят в момент. Чертовы трупы. Пионеры гребаные! Меня ж посадят за недонесение.
Да, Геня, вот это ты влип, так влип!
Черт, что ж делать то?"
Привычный к парадоксальным решениям мозг лихорадочно искал способ выкрутиться.
Шац приостановился, чуть не хлопнул себя по высокому лбу и со всей возможной скоростью бросился назад по пустынным ночным улицам.
По его прикидкам счет шел почти на секунды.
"Только бы я не ошибся! Только бы успеть! Только бы успеть…!"
Добежав до перекрестка, он первым делом бросился к ближайшему столбу и приклеил листовку. Потом кинулся к забору, к тому месту, где топтались девчонки.