Черная луна

Компаньонка увидела сейчас совсем другую Герду, не похожую на ту девушку, с которой путешествовала через горы, и растерялась.

– Чай, если можно.

– Ну, разумеется, можно. Ты все слышала, Марта?

Оказывается, чуть в стороне, у колонны стояла молоденькая служанка, готовая выполнить любое приказание своей госпожи.

– Маргерит, почему вы заговорили со мной на эрне? – спросила Мишлин, снова возвращаясь к разговору с Гердой.

– Услышала ваш акцент, мадам, – объяснила Герда.

– Люди говорят, что мой акцент едва слышен.

– У меня абсолютный слух.

– Играете на каком-нибудь инструменте?

– На клавесине, мадам, – улыбнулась Герда. – И немного на скрипке, но, видит бог, совсем немного.

– У меня в доме есть виргинал[26], сумете нам что-нибудь сыграть.

– Вирджинал? – переспросила Герда, использовав по случаю лассарский диалект. – Кажется, он похож на спинет?

– Вы совершенно правы, – продолжила Мишлин заинтересовавший ее разговор. – Что вы нам сыграете?

– Право слово, – «смутилась» Герда, – я давно не играла. Но думаю, смогу сыграть что-нибудь из Баха или Виралдини.

– Классика… Знаете латынь?

– Знаю, но говорю ужасно.

– Какие еще знаете языки? – продолжила расспрашивать Мишлин.

– Горанд, роанийский, совсем немного конгарский, лассарский и боргонский диалекты эрна. Это всё.

– Неплохо, – кивнула Мишлин и тут же переключилась на Виолу.

Она расспрашивала девушку минут десять, словно бы позабыв о присутствии Герды, но та не сомневалась, хозяйка школы все помнит и ничего не забывает.

3

День в школе «Неофелис» – школе бойцовых кошечек, как выражалась Мишлин – начинался по-разному и в разное время. Тебя могли разбудить криками и звоном бьющегося стекла посередине ночи, приказать надеть бальное платье и послать в туфлях на высоких каблуках через лес в какой-то «замок с двумя башнями», расположенный где-то в пяти или шести милях «примерно на север-северо-запад». А могли послать юношу, который разбудит тебя нежным поцелуем в губы, или вежливую служанку, которая доверительно шепнет: «Пора вставать, барышня, потому что завтрак подадут ровно в десять». Спасибо хоть, что не заставляли спать ни с тем, ни с другой, хотя и предложили – разумеется, крайне вежливо и в самых изысканных выражениях, – «отработать с ними хотя бы основные движения». Пришлось пойти навстречу: «поласкаться» с голой девушкой – что оказалось отнюдь не противно, – а потом кропотливо «исследовать» нагого юношу и даже проделать с ним как бы почти весь «процесс». Впрочем, раздвигать ноги Герда категорически отказалась, но все-таки дала парню всю себя «общупать и облизать». Это ей понравилось гораздо меньше, но, возможно, проблема была не в самом процессе, а в том, что она попросту не могла расслабиться и отдаться на волю страсти, как корабельщики отдаются на волю волн. Ведь, по правде говоря, юноша был и в самом деле красив – высокий, стройный, широкоплечий, – нежен и опытен, беда заключалась в другом. Каждый раз, когда он ее обнимал или просто к ней прикасался, Герда вспоминала Эугена и всех прочих подонков, едва не изуродовавших ей жизнь.

Впрочем, это был не единственный момент, с которым у Герды возникли сложности. Она могла мириться с усталостью и болью, успела привыкнуть и к тому, и к другому за год, проведенный в Коллегиуме. Могла перетерпеть необходимые формы унижения – вплоть до пощечин и стояния на коленях, – поскольку без них не обходится ни одна служанка знатной госпожи. Синяки, царапины и шишки были ничтожной платой за учебу, а без унижений не было бы никаких перспектив получить подходящую работу. Чего она действительно не переносила, так это черной злобы и лютой ненависти, которые испытывали по отношению к ней другие девушки. В имении одновременно обучались шесть претенденток на то, чтобы стать телохранительницами богатых и титулованных особ. И Герда, которой все они сперва скорее понравились, чем наоборот, никак не могла взять в толк, откуда берутся эта злобная зависть и неукротимое соперничество, переходящее в открытую вражду. Но, в конце концов, Мишлин ей все это объяснила самым доходчивым образом.

В тот день Герда в очередной раз надела туфли с битым стеклом, порезала ступни и плакала, глядя на перевязанные бинтами ноги.

– Будь внимательнее, – посоветовала ей госпожа Рэ.

– Но за что?! – взмолилась Герда.

– За то, что ты заняла место, на которое претендует кто-то другой.

– Но я… – хотела было возразить Герда, но Мишлин не дала ей договорить, прервав Герду на полуслове.

– Это борьба, милочка, – усмехнулась она. – Это бой за первородство. За право завоевать мою симпатию и получить самое лучшее, самое выгодное назначение.

«Боже!» – вот и все, что могла сказать на это Герда. До сих пор ей казалось, что она знает все про борьбу за выживание, но оказалось, что ей все еще есть чему учиться.

За следующие недели ей еще несколько раз засыпали в обувь битое стекло, подкладывали в постель ядовитых змей и добавляли яд в мясную подливу. Пару раз даже метнули в спину нож.