Черная луна

Разговор с мастером Эггером оставил у Герды тяжелый осадок. И не только из-за того, что старик подтвердил ее подозрения по поводу матери. Расскажи он эту историю Герде еще тогда, три года назад, многое, возможно, произошло бы совсем по-другому.

«Проклятый трус! – думала она, уходя от скрипичного мастера. – Подлая мелкая душонка!»

Возможно, она была несправедлива к нему, но здесь и сейчас она была полна гнева. И гнев ее касался не только и даже не столько старика Эггера, сколько короля Георга и барона Геммы. Она поняла уже, за что погибла ее мать. Король сам дал ей подсказку, отправив за ней убийц, которые должны были найти у нее некий документ с королевской печатью. Что бы это ни было – письмо, обязательство или еще что, – документ мог узаконить статус Герды. Признанный бастард совсем не то же самое, что просто бастард. За это, скорее всего, и убили ее мать. За это же хотели позже убить Герду.

«Да, – думала она, шагая по улицам города, – оказывается, я дочь короля, и, признай меня тогда этот венценосный говнюк, сейчас я была бы ровней Шарлотте, носила бы какой-нибудь титул, и никто не посмел бы вести себя со мной так, как они, все они, себя со мной вели!»

Теперь она смотрела на свою мать совсем другими глазами. История Александры-Валерии не казалась уже Герде такой простой и пошлой, какой представлялась до сих пор. И значит, у нее появилось два неотложных дела. Первое, она должна была допросить барона прежде, чем перерезать ему горло. Казнь состоится в любом случае, и справедливость восторжествует, но прежде Герда обязана узнать правду. И второе, прежде чем покинуть Эринор, ей необходимо будет проникнуть в дом герцога Сагана и украсть оттуда портрет матери. Теперь это становилось ее обязанностью, долгом, обстрикцией[41]. Портрет Александры-Валерии должен быть у нее.

Приняв решение, Герда стала готовиться к его воплощению в жизнь. Не забывая о светских развлечениях, она несколько раз наведалась под покровом ночи ко дворцу герцога Сагана. Посмотрела на него со всех сторон, поспрашивала другую себя по поводу того, что, возможно, прошло мимо ее внимания, и даже проникла однажды в здание, прогулявшись – в качестве рекогносцировки – по его коридорам, лестницам и залам. Портрет Александры-Валерии не был вывешен ни в галерее дворца, ни в его парадных покоях. Другая Герда предположила, что он может находиться в кабинете герцога или в его сокровищнице. Попасть в кабинет было трудно, – он запирался на замок, и на нем стояло достаточно сильное заклятие, – но возможно. Что же касается сокровищницы, то Герда не знала даже, как к этому подступиться и где ее, эту сокровищницу, искать.

Тем не менее время поджимало. Вот уже и месяц прошел с тех пор, как они прибыли в столицу Эринора. Так что, по-любому, пора было собираться в путь, однако кое-кто их неожиданно поторопил. Из Нелиса к графу де Валену прибыл гонец. В доставленном им письме сообщалось, что по велению его императорского величества Кассия в Лассару прибыла эскадра военных кораблей под командованием генерал-адмирала герцога Августа Мунка, которому поручено встретить княгиню де Ла Тремуй в порту Нелиса и, следуя через порт Арону в Горанде и порт Кирин в Кольде, доставить ее в империю.

– Едем в империю! – радостно сообщила Шарлотта, прежде обняв и расцеловав Герду в обе щеки. – Граф де Вален говорит, что за нами прислали три линейных корабля и пять фрегатов. Поплывем с комфортом, да еще и в Ароне погуляем. Ты ведь была в Ароне? Все говорят, это очень большой город!

В общем, известие о скором отъезде воодушевило Шарлотту, приведя ее в состояние, близкое к экстазу. А вот Герда задумалась. Ей предстояло реализовать свои грандиозные планы буквально за несколько ночей. Это было реально, но все-таки нелегко, и для начала ей следовало остаться на ночь одной. Пришлось срочно слечь с приступом мигрени. Но это напугало Каро, и Герда срочно пошла на поправку. Ей, впрочем, все еще недужилось, и она стала рано ложиться в постель. Ее, разумеется, проведывала горничная Шарлотты, но делала она это в ранние часы вечера и, обнаружив, что Герда мирно спит, уходила, чтобы доложить об этом своей госпоже, и больше уже к Герде никто не приходил.