В битве с полицией штата Коннолли умудрился взять верх и, более того, заработал кое-какие очки – получил благодарность за тайное задание, выполненное Балджером на Принс-стрит. Подобную форму официального признания высоко ценили в бюро. Агент получал премиальные, если его осведомитель предоставил материал, вошедший в ходатайство по форме Т-3.
В конце концов переделка на Ланкастер-стрит получила печальное завершение в духе фильма «Французский связной»[29]
, в котором наркодельцам удается ускользнуть, а полицейских переводят на новое место службы.Детективы получили, по выражению одного из них, «дырку от бублика». Отважная попытка предать суду главарей банды «Уинтер-Хилл» и правящую верхушку мафии провалилась из-за предательства.
Сержанта Боба Лонга перевели в Управление по борьбе с наркотиками.
Несколько месяцев спустя кое-кто в Генеральном совете[30]
попытался сместить руководителей полицейского Управления по борьбе с организованной преступностью, включая О’Донована и четырех других офицеров.Во время одного из поздних ночных совещаний, которыми запомнилось долгое царствование Билли Балджера на посту председателя сената, его палата приняла анонимную поправку к бюджету штата, нанеся ответный удар О’Доновану. Этот простой и изящный ход был изощренной личной местью. Короткое дополнение, автор которого остался неизвестен, вынуждало офицеров в возрасте пятидесяти лет и старше (то есть подполковника О’Донована, одного майора и трех капитанов) сделать выбор: согласиться на сокращение жалованья и понижение в звании или уйти в отставку. Под действие поправки подпал также главный детектив из ведомства окружного прокурора Делаханта, майор Джон Риган.
Посыпались возмущенные протесты, крупные чиновники силовых ведомств открыто заговорили о происках мафии, и несколько дней спустя губернатор наложил вето на поправку. Однако грозное предупреждение прозвучало.
Глава 8. Наемник коза ностра
Прошло немало времени с тех пор, как федеральные агенты впервые установили наблюдение за домом Дженнаро Анджуло и отрапортовали, что «конференц-зал» мафии – темная квартира на тихой улице Норт-Энда, и вот однажды около полуночи оперативная группа ФБР выдвинулась на задание. Пункт назначения находился в Норт-Энде, примерно в миле от отделения.
Свыше десятка федеральных агентов провели вечер в просторном офисе бюро, дожидаясь назначенного часа. Они пили кофе и перекидывались остротами, сидя на письменных столах. Одни обсуждали игру «Селтикс», которым в тот день с трудом удалось одержать победу над лос-анджелесской командой (матч получился интересным, хотя Ларри Берд проявил себя неважно). Другие высказывали догадки, с чего вдруг начальник, Ларри Сархатт, собрался участвовать в ночной операции. Что это означало? Возможно, он сомневался в успехе плана? Или Сархатту, как большинству фэбээровцев с многолетним стажем, хотелось оказаться причастным к великому событию? Точного ответа никто не знал.
Командование операцией взял на себя Джон Моррис, как глава отдела по борьбе с организованной преступностью. Он отдавал приказы по рации, сидя в автомобиле по другую сторону небольшой горки, напротив обиталища Анджуло. В последние дни Моррис девяносто восемь процентов времени посвящал расследованию, а оставшиеся два – тревожным размышлениям о положении Уайти Балджера в бюро и о связях гангстера с заносчивым наглецом Джоном Коннолли.
Тепло одетый по случаю морозной январской ночи и взвинченный до предела, Моррис устроился на переднем пассажирском сиденье машины, принимая донесения и отдавая приказы. Агенты вели наблюдение из автомобилей, окружавших дом 98 по Принс-стрит. В два часа ночи из-за горки поступило сообщение: «Все тихо». Обернувшись к сидевшим сзади агентам Эду Куинну и Деборе Ричардс, а также специалисту ФБР по замкам, Моррис дал команду приступить к действиям. Фэбээровцы должны были проникнуть в логово Анджуло. Наблюдение показало, что ночь с воскресенья на понедельник – самое спокойное время в этом районе с обилием ресторанов, пекарен, пиццерий и многоквартирных зданий. По обеим сторонам сонной улицы тянулись ряды припаркованных машин. Даже гангстеры после воскресного дня обычно проводили ночь дома. В этот час обитатели пятиэтажных доходных домов, теснившихся вдоль узких улочек, уже спали.