Черная метка в паспорте [сборник]

– Павел, я считаю и нашел тому доказательства, что признание Афанасьева было фальшивым. Либо получено незаконно, с применением насилия. Доказательства ждут расследования, они в надежном тайнике. По приезде я инициирую проверку о правомерности всех действий по делу Афанасьева. Понимаю, что ты старался, шел на нарушения ради спасения женщин, ради истины. Только добытое насилием признание не является истиной, мы с тобой об этом говорили. Сергей Афанасьев очень боялся боли, под пытками мог признаться в чем угодно. У тебя, конечно, есть доказательства его вины – вещи убитых, трупы. У меня есть доказательства его невиновности и его насильственной смерти. Независимая экспертиза скажет, кто из нас прав. Извини, что так получается, я тебя предупреждал – не повторяй ошибки майора Бережнюка, не добывай раскрытие любой ценой. Мы работаем ради истины, а не чтобы наказывать или миловать по собственному усмотрению. Мы – инструмент в руках правосудия, а не вершим сами суд. Поэтому я тебе благодарен за все. Помощь, гостеприимство. Но правда мне дороже, истина – самое важное для опера. Извини, что подозреваю тебя, и буду рад, если ничего не подтвердится. Ты хороший человек и опер хороший, просто сделал неверный шаг. Надеюсь, что еще не поздно все исправить.

На прощанье он протянул коллеге руку, тот вяло сжал гуровские пальцы мокрой ладошкой в ответ. На лице у Сладкевича отразился страх, опер закрутил головой на пассажиров, что шли мимо них плотным потоком. Он подошел вплотную к Льву и зашептал:

– Лев Иванович, я же ради раскрытия, ради дела. Не пытал я его, припугнул немного.

У опера от напряжения заострились скулы:

– Накинув петлю на шею беззащитному человеку в наручниках?

У Павла вытянулось лицо:

– Он не человек, Афанасьев – монстр, такой мрази жить не положено, а вы… справедливый суд ему хотите. Ради убийцы меня из органов выкинуть решили? – Он сник и будто стал меньше. – Я верил вам, доверял. Думал, вы настоящий опер. За справедливость, – и тут же вскинул умоляющий взгляд на Гурова. – Лев Иванович, не губите. Я все исправлю. Ведь я только стал начальником отдела. Клянусь, больше такого не повторится, пальцем не трону задержанных. Все по закону буду делать.

Майора начало трясти, жалкий и бледный, казалось, он сейчас упадет на колени перед полковником Гуровым:

– Я обещаю, клянусь, что все будет по-другому. Преподали вы мне урок, Лев Иванович, на всю жизнь. Я обещаю, запомню его, только не давайте ход проверке. Не надо рушить мою жизнь, умоляю.

Лицо Льва Гурова оставалось непроницаемой маской, он сухо кивнул:

– Хорошо, я тебя услышал, – и шагнул за тугую ленту, которая отделяла пространство для пассажиров.

Сладкевич долго еще провожал его взглядом, ерзал на месте, не решаясь крикнуть что-то еще вслед.

Лев Гуров нашел свободное место в зале ожидания. Вокруг суетились люди, катили чемоданы, вели за руки детей к выходам на аэродром. Бесконечный поток, который жил несмотря ни на что, мгновенно забывая о любой трагедии. На табло загорелся его рейс и номер выхода, опер послушно встал в очередь на посадку. Все как обычно – документы, дежурная вежливость сотрудников, люди, которые терпеливо ждут, когда тронется автобус и они уже начнут заходить в салон самолета. Лев Гуров смотрел по сторонам, стараясь отвлечься от мрачных мыслей. Наблюдал за погрузкой багажа, потом за пассажирами, что рассаживались по салону, играя в свою любимую игру на внимательность. Он угадывал профессию или род занятий, исходя из облика человека – его багажа, одежды, спутников, манеры поведения. Вдруг кресло впереди него шевельнулось, над спинкой показалась озорная рожица с двумя косичками, и тоненький голосок пропел:

– Куку, привет. Меня зовут Мишка, а тебя?

Девочка лет шести размахивала мягкой игрушкой, пытаясь развлечься во время скучного ожидания. Строгий голос матери остановил ее:

– Перестань, не приставай к дяде. Сядь на место.

Юная пассажирка сникла, прижала к себе медведя, а потом со вздохом исчезла на своем сиденье.

Опера от ее тоскливого взгляда и грустного вздоха прожгло будто током. Как он мог забыть, как вообще он отказался от самого главного, о чем только что прочел целую лекцию Сладкевичу?! Истина, он так и не добрался до нее, не узнал, кто убил мать рыжеволосой Насти Рыковой – Людмилу. Кто виновен в смерти женщин? Он приоткрыл тайну лишь наполовину, узнал, что Сергей Афанасьев был невиновен в этих преступлениях. Но тогда кто же?

Да, эта правда никому не нужна. Ни майору Сладкевичу, который доволен вполне мертвым преступником и его признанием, ни Бережнюку, который переживает личную трагедию. Никому, кроме одной девочки. Она осталась сиротой, абсолютно одинокой в мире, и имеет право узнать правду, кто убил ее мать.

Лев Гуров неожиданно для остальных встал со своего места, подхватил нехитрый багаж и начал пробираться по проходу к выходу из самолета. Стюардесса, растерявшись от необычного поведения, попыталась встать у него на пути:

– Стойте, на летное поле нельзя выходить пассажирам. Вернитесь на свое место, или мне придется позвать охрану. Да куда же вы?!