Черная моль (сборник)

Софья Григорьевна Ровинская была врач-терапевт. Муж ее, тоже врач, погиб на войне. Каждое лето на даче жила ее дочь с мужем и ребенком. Но сейчас они уехали к родным на Украину, и Ровинская впервые решила сдать первый этаж дачи. Сама она ночевала на даче редко – в поликлинике было очень много работы. Софья Григорьевна до позднего вечера обходила свой участок. Работала она здесь уже много лет. Ее знали чуть не в каждой семье и ждали ее слова, совета, порой наивно полагая, что, исцеляя недуги телесные, врач может дать средство преодолеть и все другие невзгоды. Как часто после этого приходилось Софье Григорьевне отправлять письма то в собес, то в ЦК профсоюза, то в местком фабрики с жалобой, с гневным протестом против бездушия и волокиты. И, может быть, подпись в конце этих писем – «лечащий врач такая-то» – действительно ускоряла принятие мер.

Да, жильцы ей попались плохие. Собственно, сдавала она дачу только одной Зое Ложкиной. Но потом к ней приехал брат. С той поры начались внизу пьяные крики и песни, начали появляться разные люди.

– Кто же у них бывал, кого запомнили, Софья Григорьевна? – спросил Костя, терпеливо и уважительно выслушав ее сбивчивый и, может быть, излишне подробный рассказ.

– Вы знаете, разные люди бывали. Вот совсем недавно, например, мальчик один меня очень обеспокоил, – нахмурилась Ровинская. – Ему лет шестнадцать. Сначала он как будто стеснялся или робел. Но потом сел с ними в карты играть, водку пил. Конечно, проиграл. Я слышала, как они стали деньги с него требовать, а их, конечно, не было. И все отвратительно ругали его, грозили. Потом кто-то за него заступился. А родители-то и не подозревают, где их сынок время проводит.

– Как же его зовут? С кем он приехал, когда?

– Зовут его, кажется, Игорь. Приехал он в прошлое воскресенье со стариком одним. Он, помнится, и заступился за него.

– А не скажете ли, каков из себя этот Игорь?

– Такой, знаете, типичный астеник – высокий, узкогрудый, с тонкими руками. Блондин. А характер, видно, вспыльчивый, безусловно с повышенной нервной возбудимостью.

– Значит, этот парнишка был, старик. А еще кто?

– Еще? Другой парень, постарше. Они его, кажется, Титом звали. Отвратительный субъект. Знаете, я заметила у него некоторые дегенеративные признаки.

– Какие же? – заинтересовался Зотов.

– Например, уменьшенная нижняя челюсть, узкий лоб. Между прочим, у него значительная диастема.

– Это интересно, – кивнул головой Зотов. – А не скажете ли, каков из себя тот старик, как его они называли?

– Не видела я этого старика. Но слушаются они его. Помню, этот самый Ложкин ему жаловался, – я как раз в кухне возилась и слышала, – что кто-то ему мешает дело на Песчаной закончить и он, мол, не знает, кто именно. Я уж тогда подумала: не спекулянты ли? А этот старик ему и говорит таким, знаете, елейным голосом: «Ничего, уважаемый, иди и делай, как я тебе сказал. Все будет в порядке». Очень хорошо я запомнила это глупое «уважаемый». А-а, позвольте, – оживилась она. – Вспомнила. Ложкин его, в свою очередь, папашей величал.

– Папашей? – невольно вырвалось у Кости, и он посмотрел на Зотова.

Тот, однако, продолжал невозмутимо курить, и Костя, спохватившись, быстро добавил:

– В самом деле глупо. Ну, а кто же там еще был?

– Право, больше не помню, – задумчиво ответила Ровинская.

– У вас есть вопросы, товарищ майор? – обратился Костя к Зотову.

– Только два. И мы вас больше не будем задерживать, Софья Григорьевна.

– Да нет, что вы? Спрашивайте сколько угодно. Дело, я вижу, серьезное.

– Очень, – кивнул головой Зотов. – Так вот. Позавчера они привезли сюда на машине вещи. Вы не заметили, куда они их спрятали?

– Нет, знаете, не видела, – с сожалением покачала головой Ровинская и, подумав, добавила: – Ровным счетом ничего не видела.

– Жаль. И второй вопрос. Вы не слышали, где этот мальчик Игорь живет, хотя бы в каком районе?

Ровинская не спеша загасила окурок, потом вытащила новую папиросу и стала разминать ее пальцами.

– Где он живет? – медленно проговорила она. – К сожалению, никто из них об этом не говорил. А я, скажу честно, прислушивалась. Меня судьба этого мальчика так встревожила, что я даже собиралась сообщить родителям или в школу.

– Откуда вы знаете, что он в школе учится? Может быть, он работает.

– Нет. У них о школе какой-то разговор был.

– Какой же?

– Сейчас вспомню… Ага. Этот Игорь говорил, что ему в тот день в школу обязательно надо. Драмкружок, кажется, собирается, а он староста. Все начали насмехаться над ним: тоже артист нашелся. А этот старик опять заступился и сказал, что это хорошо, надо, мол, чтобы его в школе уважали. Понимаете? Негодяй старый! – вся вспыхнула Софья Григорьевна. – Этого птенца лицемерить учит. Стал даже торопить его, советовал, как с вокзала до школы добраться.

– Вот-вот, – подхватил Зотов. – Это интересно. Как же?

– На метро, говорит, по кольцу гораздо ближе. А там, мол, добежишь.

– И это все?

– К сожалению, все.

– Маловато, – искренне вздохнул Зотов. – Простите еще раз, что потревожили. Что поделаешь, – он с улыбкой развел руками, – дело наше такое беспокойное.