Черная молния вечности (сборник)

Он въявь узрел сгинувший сон, въявь увидел над головой зеленое лесное солнце и увидел себя, возвращающегося проселочной дорогой с войны, – и больно, до рези, сделалось глазам, словно невидимый ядовитый дым застлал видение.

«Он вернется, вернется с войны! Его не убьют раньше времени. Он нужен властителям вечности. И пусть скорее грядет война! Пусть грядет новая битва миров! Поля сражений уже дрожат под снегами в ожидании кровавого сева и урожая – и утренние облака тумана теснятся в низинах в предчувствии иных, смертоносных туч. О войне шептало ему копье Лонгина в королевском музее: „Ты родишься на войне во второй раз… Ослепнешь и прозреешь… Прозреешь для вечного огня… Твоя любовь – огонь… И смерть твоя – огонь…“ Верные слова. Великая война явит его истинную сущность. Сейчас ему почти двадцать четыре. Почти полвека впереди. И почти четверть века прозябания позади… И если бы не материнская любовь, он бы давно покончил свое пребывание в этом мире. Но любовь матери согревает его душу оттуда, из обители мертвых. О, если бы не загробная светлая любовь!.. Она хранит, спасает его и сама живет его ответной любовью. Но эта любовь ждет его преображения! Он опередит смерть, он до срока преобразится. Этот тысяча девятьсот тринадцатый год от Рождения Христа будет последним годом его земного небытия. И Ева услышит о нем, и он узнает ее истинное имя. Но все равно она для него останется Евой. Холод и мрак обратятся огнем. Огнем и светом! И черные квадраты поглотит огонь!.. Но этот странный сон, этот резколицый человек… Кто он?!»

Тяжелый, бесцеремонный стук в тонкую, жалкую дверь оборвал его мысли. Он ознобно передернулся, с ненавистью бездомного посмотрел на трясущуюся медную ручку и с привычным омерзением услышал похмельный голос приютского служки:

– Эй, хватит дрыхнуть, господин художник! Пошевеливайтесь!.. Завтрак второй раз разогревать не будем! И не жалуйтесь потом на холодный кофе!

Задрожала от стука дверь в комнату слева. Непотребная, дежурная ругань его соседа и компаньона Ганиша была ответом. Неделю назад он начисто порвал с ним отношения, как бы вытолкнул его образ из сознания. Но почему-то сейчас грязные слова, бессонно витавшие в окружающем звуковом пространстве, обратили его презрение в ярость. Он грохнул кулаком в стену и, срываясь от бешенства, выкрикнул:

– Молчать! Молчать! Молчать!

Удивительно, но брань прекратилась, а невидимый опухший служитель удовлетворенно пробурчал:

– Заткнул свою грязную пасть… Слава Богу, хоть вас слушается. Храни вас Христос, господин Гитлер…

Глава вторая

Гитлер снял со стула старую, дырявую фуфайку. От долгой носки она из зеленой обратилась в бурую. Посмотрел в окно – утро цокнуло в ответ капельной искрой. День сулил стойкую оттепель – и он надел пальто прямо на нижнюю рубашку. Это пальто подарил ему старый венгерский еврей, изредка заглядывающий неизвестно зачем в приют, посочувствовав непризнанному художнику после его второго провала в академии. Подарил как бы во искупление предвзятости своих соплеменников, перекрывших дорогу молодому провинциальному дарованию на художественный Олимп, ибо из девяти членов конкурсной комиссии семь были евреи.

Пальто пришлось Гитлеру не только впору, но и по душе. Длиннополое, с большими накладными карманами, с огромным воротником, наглухо застегивающееся, оно надежно согревало бездомными, мрачными ночами и скрывало отсутствие приличного костюма и галстука. Оно было мечтой любого усиленно пьющего человека да и, пожалуй, просто пьющего. И им оставалось лишь завидовать обладателю столь роскошного пальто, завидовать вдвойне, ибо Гитлер был абсолютным, безнадежным трезвенником.

Теперь-то он был вполне в состоянии приобрести одежду пореспектабельней, поскольку, вопреки предсказаниям случайных знакомцев по академии, таких же отверженных, как и он, продажа открыток и мелких картин в последние полтора года стала приносить стабильный доход. Но не было желания менять свое удобное обличье, противно было под чужими взглядами примерять модные макинтоши и узкие штиблеты а ля Макс Линдер. Хотя и случались поползновения, но всегда на пути в вещевую лавку попадался книжный развал или магазинчик – и вместо нового костюма он приносил в свое прибежище очередной томик Ницше или Вагнера. Вчера он совершенно задешево, наконец-то, приобрел полное издание Заратустры с дополнениями – и, спускаясь к завтраку, по привычке – как бы не сперли! – сунул в бездонный карман заветный томик.

Сходя по лестнице, он услышал скрип двери над головой:

– Адольф, давай честно разберемся! Я верну тебе все деньги!.. – осторожно окликнул его Ганиш. Гитлер на миг замедлил шаг, хотел обернуться, но нечто, обитающее в его душе, помимо него удержало его, и властно сказало: «Нет!».

– Нет! – отрывисто бросил Гитлер и бодро сбежал по ступенькам в столовую.

Жидкое гороховое пюре отдавало какой-то помойной дрянью. Он брезгливо отодвинул тарелку, взял черствый рогалик, разломил пополам, положил на тарелку, отхлебнул теплый кофе и раскрыл книгу: