Чёрная обезьяна

Справа уже сидела молодая пара: дебил в грязных спортивных штанах, неустанно харкавший на пол себе под ноги и громко матерившийся в промежутках между соплевыделением, и его подруга с завитой челкой и огромной задницей.

Сели все-таки впереди, чтоб никого не видеть.

Автобус криво и болезненно переваливался на взгорках и поворотах, как будто нес по неудобной корзине в каждой руке.

До столицы было часов десять муторного хода. Водитель курил, парень харкал, бабка ела, девка сидела на жопе. Один я думал.

Всё пытался увязать воедино недоростков в лаборатории, Филипченко, подъезд в Велемире. Все осыпа´лось, только тронь.

Алька купила семечек и грызла в кулак – она любила. Вполне вписалась в пассажирскую компанию.

Ее рукам, белым пальцам с отличным маникюром, все это странно шло – черная и мокрая шелуха. Одна повисла на губе, Аля осторожно сняла ее ноготком – шелуха сразу пересела с губы, как ручная.

– Станция Княжое! – неожиданно крикнул водитель.

Я вдруг вспомнил Оксану с Ярского и ее сына... Он в Княжом у нее! Не в этом ли?

– Выходим! – позвал Алю, вскочив с места.

Алю с белым подсолнечным семенем во рту долго уговаривать не пришлось – она всегда была готова.

Бабка поехала дальше, а парень с девкой выпрыгнули за нами.

Некоторое время смотрел им вслед. Девкин зад пышно и не в такт ходьбе раскачивался; у харкотного парня, напротив, ягодиц не было вовсе – как будто две тонкие ноги сразу переходили в живот, в ребра, в его туберкулезную грудную клетку.

– Писать хочу, – сказала Алька шепотом, чуть суживая хулиганистые глаза, как будто собиралась сделать что-то задорное и необычное.

Она дождалась, пока пара чуть отошла, и поспешно пристроилась за остановкой. Я с усилием отвернулся, чтоб не смотреть.

Вернулась полегчавшая, легко постукивая себя по бедрам.

Ближние дома были раскиданы кое-как, словно шла корова и из нее высыпало: шлёп туда, шлёп суда, и вот еще разок. Смотри не наступи, Аль.

Несмотря на то что от дороги с мелко порубленным асфальтом было видно всего несколько дворов, деревня, нырнув с холма вниз, оказалась немалой. Миновав первые избы, выйдя на взгорок, мы увидели расходящиеся, как рачьи клешни, в разные стороны улицы.

Дороги были сухи, деревня походила на пережаренный пирог. И пахла кислой жженой капустой.

Показалось, что сквозь раскрытые окна одного из домов кто-то переговаривается. Мы тронулись туда.

– Подожди здесь, а то вдруг собака, – попросил я Альку, потянул на себя калитку и, приоткрыв ее, стоял не двигаясь.

Почему-то представилось, что сейчас выбежит навстречу крепкий, черноволосый, весь в меня, пацан.

Никто не выбежал, и я прошел во двор, побродил, пугаясь возможного пса, но даже курица не пришла посмотреть на меня.

Постучал в окно, приник к стеклу. Когда взгляд попривык, увидел, что дом пуст и брошен, – съехавшая со стола клеенка, подбоченившаяся кружка с печальной миской лежат на полу, пыльный иконостас в две бумажные иконы, распружинившаяся кровать – всё о том говорило.

– Пойдем туда, – позвал Альку.

Открыли дверь, пахнуло скучным и душным запустеньем – наподобие того, что в мае обнаруживается меж зимних окон, – в такой тоске даже пауки не живут.

– А давай сюда переедем, – предложил Альке. – Корову заведем.

Сказал мечтательно и почему-то посмотрел на Алю оценивающе.

– ...Козла, – в тон мне продолжила Алька и тоже посмотрела на меня со значением.

– ...Кобылу, – добавил я несколько раздраженно и ударил Алю по крупу.

– ...Кролика, – ответила она равнодушно, чуть хлопнув меня в пах.

– ...Овцу, – сказал я еще более раздраженно.

– ...и собаку, – ответила Аля примиряюще.

– Породистую?

– Дворнягу... Но очень симпатичную дворнягу... Пойдем отсюда.

Я послушно двинулся следом, дворняга.

Иди, овца.

Каждый второй дом был брошенным и поросшим пыльными кустами. В третьем вышла глухая бабка, в следующем глухой дед, в пятом пьяный мужик, в седьмом молодая некрасивая девка несла навстречу котят в подоле, еще слепых и писклявых.

– Девушка, можно спросить? – крикнул я, мне не ответили.

Я двинулся за девкой – та шла в баню. В бане мужичок с локоток затапливал грязную печь.

– Бать, пожги котят, – сказала девка.

Алька у меня за спиной тихо вскрикнула.

– Блин, по кой черт ты пошла сюда?! – обернулся я.

Девка опустила подол, котята высыпались на вкривь и вкось разбросанные возле печки дрова.

– Э!.. – я растерялся на секунду. – Э, люди! А утопить их никак нельзя?

– Так они скорей подохнут, – сказала девка спокойно и крикнула на отца: – Жги скорей, чё они пищат?

Мужик открыл заслонку и стал по одному забрасывать котят в огонь.

Я услышал, как, охнув, побежала к калитке Алька.

Выругался матом и пошел следом: в глазах, весело потрескивая, палились котята.

– Эй, – крикнул я обогнавшей меня девке, спешащей в избу; в дверь избы с истошным мяуканьем лезла большая кошачья морда. – Эй, да. Ты Оксанку не знаешь?

Девка ударила кошку носком галоши в нос, резко открыла дверь, еще раз пнула кошку и закрылась с грохотом.

– Живодеры, блядь, – сказал я, пнув калитику.

Алька смотрела куда-то в деревья, боясь сморгнуть полными до краев глазами.