Чёрная обезьяна

– Вообще я занимаюсь другими вещами, насколько помню, в прошлый раз я попытался более-менее внятно это изложить. Впрочем, вы наверняка интересуетесь в более конкретном разрезе, а именно: как давно я имею дело с детьми, склонными к насилию. Отвечаю: давно. Время от времени, и не сказать, что с какими-то определенными целями, меня вызывали... Куда надо. И я общался. Результат всегда был более-менее понятен: отягощенные социальными проблемами те или иные психические отклонения.

– И только в том случае, которым вы занимаетесь сейчас, это не так?

Платон Анатольевич пожал плечами и промолчал.

– Говорят... И пишут часто... о таких подростках, которые называются индиго, – начал я.

– Вы всю эту галиматью про индиго забудьте раз и навсегда, – тряхнув волосами и скривив красивый рот, прервал меня Платон Анатольевич. – Нет никаких индиго. Есть биология, химия, физика. Индейцы есть, индейки, индюки... ингредиенты, инсинуации, инсталляции... Индира Ганди была, но ее сожгли и развеяли. А индиго нет и не было никогда.

– У тех подростков, с которыми я работаю сейчас, – сказал Платон Анатольевич, чуть подрагивая красивой щекой, – есть общие родовые черты: повышенный уровень стрессовых гормонов и высокая активность в области миндалин и передних отделов гиппокампа головного мозга. Какие гены за это отвечают – я не знаю. Но пытаюсь разобраться. И вообще меня это волнует куда больше, чем... Вы ведь пришли ко мне подтвердить свои мистические опасения? Человек и его грешная суть, очищение, светопреставление и так далее. Мистика, знаете, это что-то вроде онанизма. Идите куда-нибудь в поэтический кружок, где незамужние дамы и... Вот туда.

В соседней комнате что-то громко упало.

– Ты опять куришь дома? – раздался высокий женский голос. – Ну сколько можно?

Платон Анатольевич встал и резко захлопнул форточку. Потом опять ее открыл. Потом повернулся и сказал лязгающим, нетерпеливым голосом:

– Знаете, вам пора.

И сделал такое движение, словно собирался поднять меня за шиворот, но с трудом сдержался.

«...а чем черт не шутит? – думал я, – Кстати, да, чем?»

Некоторое время безуспешно пытался разрешить еще и этот вопрос, но оставил на потом, разыскивая в мобильных контактах Слатитцева.

Нестерпимо хотелось поиздеваться, услышав его вязкий, как зубная паста, и даже зубной пастой, казалось, пахнущий голос.

– Помоги, товарищ, – попросил его я, смирив себя.

Никакой он мне, конечно, не товарищ, просто я не помню, как его зовут.

Слатитцев меня сразу узнал по голосу, но сначала сделал вид, что не в курсе, с кем имеет дело, а затем, поняв, насколько мне все равно, какой он там делает вид, все-таки заговорил нормально.

– Я хочу повстречаться с Шаровым, – признался я.

– Дел у него других нет, – процедил Слатитцев, но в интонации слышалось, что он больше озадачен вопросом, чем раздосадован.

– Ну что, мне тогда через секретариат обратиться? – спросил я громко и следом, одними губами, десять раз подряд неслышно оскорбил Слатитцева всеми мыслимыми ругательствами.

– Что ты там шепчешь? – спросил он, напрягая свое белое ухо.

– Через секретариат обратиться? – повторил я.

– Зачем ты нужен Шарову? – спросил он.

– Хочу узнать его ближе, – печально признался я.

– С чего ты взял, что он будет с тобой говорить? – цедил Слатитцев.

– Вот ты и спроси, – сказал я.

Слатитцев, видимо, раздумывал. С одной стороны, проще всего меня было запустить через секретариат – и забыть. С другой – мало ли что тут?.. недоростки эти кровавые... ничтожество, опять же, которому по непонятным причинам повезло, я... И вся эта до сих пор непонятная Слатитцеву история может как-то разрешиться без него, а в итоге я ничем ему не буду обязан...

– Я подумаю, – сказал наконец Слатитцев.

– Попробуй, – не сдержался я.

Тот предпочел сделать вид, что не услышал меня.

Перезвонили мне, впрочем, уже вечером.

– Здравствуйте, с вами говорят из Администрации президента. Готовы принять звонок?

– Всегда готов. Звоните.

– Соединяю, – равнодушно сказали мне.

В трубке было слышно, как знакомый голос кому-то что-то выговаривал – судя по четкости речи, тоже по телефону, но по-другому.

Потом голос умолк, и в моей трубке возникло раздраженное дыхание.

– Слатитцев, ты, что ли? – опередил я.

Сам при этом думал: а вот если он звонит жене по городскому, ей тоже сначала сообщает телефонистка, что сейчас с ней будут говорить из Администрации президента? Или у Слатитцева нет жены?

– Привет, – ответил он недовольно, как будто я не имел никакого права его узнавать. И замолчал, раздумывая, а не положить ли трубку вообще.

– Говори, не стесняйся, – поддержал я его.

– Велемир согласен встречаться, – сказал он, недовольный сразу и мной, и собой.