Чёрная обезьяна

Теперь детей можно поднести к лицу. Дочка у лица появляется с выражением самозабвенной влюбленности. Сынок ласково и стеснительно кривляется.

– Вы кушали?

– Не кушали!

– Кушали!

Дальше они некоторое время разговаривали между собой:

– Мы кушали днем, а сейчас уже вечер! – терпеливо пояснял сын.

– Кушали, кушали! – не вникала в пояснения дочь.

– Ничего не понимает, – пояснил сын сам себе.

– Кушали, кушали, – повторяла дочь громко.

– Мама дома? – шепотом спросил я.

Они, наконец, совпали в ответах:

– Нет! Мама ушла!

– Отлично. Очень хорошо. Бегите в комнату к себе. Я сейчас вам пельмешки сварю.

За обедом они предложили посмотреть азбуку.

Отправив в каждый рот по измазанному майонезом пельменю, я сходил за книжкой.

– А я уже буквы знаю, – хмуро сообщил сын, словно догадываясь, что многие знания не принесут радости.

– И я знаю буквы, – оповестила дочь.

– Ты еще не все знаешь. А я все, – поправил он.

– Знаю, знаю, – вновь не вникая в его замечания, сказала она.

– Ну-ка, посмотрим, – сказал я и раскрыл азбуку.

Она была необычной – буквы там располагались не в алфавитном порядке, а вразброс, только начиналось с «А» и заканчивалось «Я», а дальше всё шло наперекосяк, будто в строгий порядок букв упал камень и все рассыпал.

Букву «А» иллюстрировала девушка, которая, раскрыв пухлые Алькины губы, повторяла: «А... А... А...»

– Какие слова на «А»? – спросили у меня, и я чуть было не назвал одно имя.

– А... – завис я с этим именем на губе и, перебирая какую-то «аэролябию», бессмысленную «ассу» и не нужную никому «аритмию», долго не мог вспомнить ни одного нормального слова, начинающегося с первой буквы алфавита.

– Автобус! – подсказали мне. – Арбуз! – и ткнули пальцем в арбуз на картинке, который был больше, чем автобус.

– Действительно, – согласился я.

После «А» шло «У», почему-то с той же девушкой, тихо повторявшей: «У... У... У...»

Вокруг девушки в беспорядке валялись утюг, улей и бежала прочь жизнерадостная утка.

Я эмигрировал с этой страницы на «О», но там увидел то же в блаженной бессмысленности застывшее лицо, сделавшее губы кружком «О... О... О...»

Я молча смотрел в эти губы. На картинке можно было различить розовый язык.

– Пап, пельмени, – попросили, наконец, дети.

У них даже майонез на мордочках засох и заветрился, пока я смотрел в рот с буквой «О».

Мы сжевали еще по паре пельменей и пошли к согласным.

Иллюстрацией к букве «С» была соха, которую я последний раз видел четверть века назад. Для доедающих пельмени соха имела столько же смысла, сколько синус или секвестр.

На букву «М» нам, естественно, показали мышку.

– «Мышка рыла норку, – прочел я вслух. – Норка мала. Норка суха».

– Какой неприличный текст, – заметил я сипло и снова отлистнул к губам, повторяющим: «О... А... О... У...».

«Ы» девушке почему-то не доверили произносить. А было бы любопытно посмотреть на розовогубую ладу, повторяющую со стеклянными глазами: «Ы! Ы! Ы!»

К букве «Л» нарисовали вертикально торчащий лук.

– У нас лук, – прочел я вслух, слегка содрогаясь в муторном отвращении. – У. Нас. Лук. Наш лук сух.

– Наш лук сух. Сух наш лук. Лук наш сух, – повторил я сам себе, чувствуя вкус лука на зубах.

Путешествие по азбуке завершилось на букве «Л».

«У Лоры шары, – сообщила книга. – Лора мыла шары. У Лоры сыро».

Я сглотнул слюну и, слегка задыхаясь, прочел:

– «Егор и Лора ходили в лес. Там высокие ели. В лесу живут ежи. Но Егор и Лора их не видели».

На тарелках лежали последние и слегка, казалось, заледеневшие пельмени.

– Знаете что, дети...

Огорченно он:

– Что?

Слезно она:

– Что?

– Папе нужно сходить за сигаретами. Я быстро. За сигаретами – раз, и сразу обратно. А вы пока ложитесь.

Набрал ее, едва захлопнулась дверь квартиры.

– Аля, – сдавленным голосом позвал я. – Мне надо приехать.

– Приезжай, – прошелестела она.

– У Лоры шары. Лора мыла шары, – бубнил я, сбегая по ступеням подъезда. – Лора и Егор ходили в лес, но ежей не видели. Им не до ежей. У них шары. У них сух лук. Норка у них.

Я нажал кнопку парадной двери, замок щелкнул, и мы столкнулись лицом к лицу с женой.

– Ты что? – спросила она.

– Паши, соха. Коси, коса. Жужжи, оса, – сообщил я. Обошел ее, как соляной столб, и сбежал вниз по ступеням.

– Я за сигаретами, – сказал снизу громко.

На улице сделал стремительный танцевальный круг, кажется, это был фокстрот.

– Наш лук сух, – сообщил я водителю тормознувшей возле меня машины.

Тому было все равно.

Про шары я смолчал, раз так.

В дороге, не умея сдержать себя, я написал ей несколько эсэмэс, спросив про то, где бывают шары, сыро, мыло, а она ответила обо всем, и опять ответила, и еще раз, и еще.

А потом вдруг замолчала. Я все вытаскивал телефон, тупо смотрел в него, но там никак не высвечивался желтый квадратик, сигнализирующий о поступлении новой порции блудливых слов.

Уже находясь у подъезда, я позвонил ей.

– Ы. У. О, – поприветствовал я Алю.

– Кто это? – спросила она почему-то шепотом, хотя я наверняка определился.

– Слушай, всё время забываю номер твоей квартиры, – сказал я.

– У меня мама неожиданно приехала, – ответила Аля всё тем же свистящим шепотом, еще и воду, услышал я, включила. – Тебе не надо ее видеть!