Черная осень

Разберется ли он до весны с освобожденцами?

Нет.

Потому что в районе Ферейских гор нарастает напряженность, и надо мчаться туда… А что делать с борхумцами?

Валежный рассудил с простой крестьянской логикой.

Допустим, дерутся двое людей. А потом у одного из них овин загорелся. Тот, натурально, и отвлекся – и под дых получил. Просто в масштабе государств это как-то иначе выглядит, теряются факты за массой деталей. А суть-то проста, хоть там высший свет, хоть деревенская околица, а нельзя ли вот то добро да себе в загашник? А вот как соседушка будет действовать, коли у него сарай подожгут?

Петер на такое пойти никак не мог. А Валежный? Валежному было сейчас все равно. Пусть потом его хоть судят, хоть вешают – у него есть его родина. Его Русина. Он должен смотреть, как ее разорвут на части?

Ну уж – нет!

И потому Антон Андреевич приехал к человеку, который мог ему помочь.

Друг?

Сложный вопрос. Не то чтобы друг… дело было около десяти лет назад.

Двое мужчин сидели друг напротив руга, молча разливали по стаканам разведенный спирт, молча пили – и вспоминали примерно одно и то же.

* * *

Кареевский тракт.

Дорога, которая полита потом, кровью, слезами…

Те, кто живет рядом с дорогой, говорят, что на каждую ее песчинку приходится один покойник. Каждую…

Кареевский тракт. Тракт, по которому гонят на север империи каторжан. Медленно, кошмарно медленно, в дождь и в зной, зимой и летом, в кандалах и цепях… Кому-то может быть послабление – ручные кандалы. Кому-то – и ручные и ножные.

Упал? Плетью тебя… Заболел? Ослаб? Началась гниль от наручников, разъело плоть до кости? Это – твои проблемы.

Вечером стражники, которых в Русине метко прозвали «собаки Хеллы», спросят, у кого в чем беда. Один раз.

Могут добавить плетями.

Могут…

Могут добить.

Недаром говорят, что Кареевский тракт полит кровью и стоит на костях. Ох, недаром…

Кто-то доходит до острогов, до каторги. Кто-то так и остается лежать – трупом.

Вот у жома Ромашкина было именно так. Если ты старый каторжанин, ты привычен ко многому. Если ты свой в преступном мире – тебе помогут. Худо ли, бедно… Если ты «политический» – и тут есть кому тебя поддержать.

Но если ты – бомбист?

Причем не по политическим соображениям, а просто – для выгоды. Что ж не взрывать, если платят? С пиротехникой он работать умел и любил. А коли за это денег дают…

Он так зарабатывает!

Все лучше, чем на динамитном заводе, где каждые три дня взрывы. Да с летальными… или летательными?

Но рано или поздно на каждого медведя находится свой охотник.

Дмитрий не любил вспоминать ту историю. Все зло, как говорится, от баб… вот и оказался он на каторге, вот и пошел по этапу.

Два дня пути – сутки отдыха в этапной избе. Скученность, кандалы, тараканы, клопы, плохая пища, зуботычины от охраны… Лекарства? Для каторжан? Смеяться изволите? Людя́м-то не хватает, а чтобы всякое отребье кандальное лечить? Вот еще!

Столетие спустя таких, как Дмитрий, будут и перевозить отдельно, и не смешивать с общей массой уголовников, но здесь и сейчас до такого еще не додумались. И шел террорист на общих основаниях, вместе с карманниками, грабителями и убийцами.

Дмитрий заболел еще в тюрьме, а потом все только усугублялось. И на очередном этапе он просто упал.

Казалось бы – снять кандалы да и выкинуть. Сам подохнет.

Нет.

Каторжане – предмет строгой отчетности. Каждому из них найдется применение – копать, дробить, мостить… да мало ли что? Получил ты триста каторжан? Вот триста и сдать изволь!

Недосчитались хоть пяти человек? Даже один человек – уже выговор, уже отметка в личном деле, уже промах по службе, и карается это соответственно. Из жалования вычтут, в личное дело отметочку поставят, с продвижением по службе задержатся…

А потому, если каторжанин падает на этапе, его надо доставить до избы, где есть свой чиновник. Вот он примет, освидетельствует, выдаст свидетельство о смерти – справку, мол, помер раб божий такой-то, на таком-то этапе пути, похоронен…

Кем?

Тут и начинается самое интересное.

Держать специальную похоронную команду на каждом этапе – дорого. Солдаты не для того поставлены. Чиновник?

Ага, это шутка такая. Чиновник с лопатой. Типа древнего зверя-дракона, все слышали, но чтобы увидеть? Это вряд ли.

Поэтому хоронят каторжанина его товарищи по несчастью. Копают яму, опускают его туда, засыпают землей – и уходят дальше по этапу. Естественно, или раньше поднимаясь для этого, или потом задерживаясь в пути, так что и каторжане недовольны.

Дмитрий на тот момент горел в бреду, и было ясно, что день, может два…

Тащить его с собой? Ну уж нет! Телеги с лошадьми для людей предназначены, не для осужденных. Оставлять на пару дней на этапе? В избе? А люди как рядом с этим будут? А потому…

Выдал на следующий день чиновник справку, взяли бедолагу Дмитрия, еще пока живого… полуживого, почти мертвого, положили в яму – и даже землей забросали.

Мужчине повезло дважды.