Черная осень

Первое – у него как раз был кризис. Оттого и трепало его не на шутку, оттого и лежал он что твой покойник. И кто поумнее мог бы обмануться, не то что фельдшер, которому давно уж плевать было на всех каторжан. Сдох? Вот и ладненько, и пусть его…

Второе – каторжане не стали его закапывать глубоко. Но тут понятно, кому ж охота возиться. Да и закапывали… Так, землей присыпали – и хватит. Сам подохнет.

Дмитрий бы, безусловно, помер. Вмешался случай.

Валежный ехал именно по Кареевскому тракту. И – из песни слова не выкинешь. Захотелось ему до ветру. Но когда ты устраиваешься поудобнее и понимаешь, что под тобой кто-то стонет…

Вот как хотите – это был самый критический момент в карьере бравого генерала.

Он не опозорился. Хотя и мог бы.

Вместо этого он натянул штаны – и принялся раскапывать плохо зарытую могилу прямо руками. Зачем?

А кто бы на его месте поступил иначе, слыша стоны? Просто – кто?!

Дмитрия он достал. Понял, что каторжанин, поди тут не пойми – след от кандалов пропечатался четко, еще и сейчас было видно. А уж тогда-то…

Кровавые язвы – и опарыши в ране. И земля, и… чудом не было гнили. Чудом Дмитрий не лишился ни одной из конечностей.

Валежный и сам бы не ответил, зачем он потащил с собой этот полуживой труп. Но потащил же! И раны промыл, и обработал как мог, и выхаживал…

Знал, что это бомбист. Все знал. Но…

Сам он не мог быть мразью. И раз уж начал… если их связали дороги – так тому и быть.

Дмитрий выжил.

Постепенно встал на ноги, на это ушел почти год, достал себе новые документы, вернулся к прежнему ремеслу. Но из уважения к Валежному сделал это с поставленными условиями.

Первое – не в Русине.

Второе – бери любые заказы, но пусть при этом не страдают женщины и дети.

Валежный понимал, что гарантия сомнительная, что такой человек, как Ромашкин, – убивал, убивает и будет убивать, что мало ему еще было за все его грехи, но… Хелла проложила дорогу.

Сейчас Валежный приехал к старому… другу?

Приятелю?

Брату?

Он не знал, как назвать человека, которому дал жизнь. Спас жизнь, фактически дал вторую, сам выходил… считай – сын? Ирония судьбы, но ведь так оно и есть. И сидели они друг напротив друга, и пытался Валежный себя переломить – и не мог.

А вот Дмитрий…

– Плохо дело?

– Плохо, – честно ответил Антон. – Если ничего не сделать, нас порвут на части. Борхум оторвет себе кусок, Лионесс, Ламермур, а на остатках некогда великой империи будут пировать освобожденцы.

– Коллеги, можно сказать, – ехидно оскалился Дмитрий. – Я даже подумываю присоединиться.

– Учитывая твои заслуги, место в правительстве тебе обеспечено, – огрызнулся Валежный. – То есть в центральном Комитете.

– И мне нельзя будет никого взрывать. Такая скука…

Дмитрий явно насмешничал.

Он все видел. Видел, как тяжело на душе у Валежного, видел… А что тут сделаешь? Ничего.

Вообще ничего. Или?..

– У меня к тебе будет просьба, Дмитрий, – тихо, но твердо произнес Валежный.

– Слушаю?

– Борхум. Я хочу, чтобы ты поработал там. По специальности. Условия те же. Мирное население по возможности не трогать. Женщин, детей… А вот штабы, склады, транспортные коммуникации, заводы – и прочее подобное, прошу, без всякой жалости. И не забывай про воззвания и лозунги! Ты же за идею воюешь… за мою…

Такого Дмитрий не ожидал. Может быть, несколько акций в Звенигороде, может… но чтобы так?

– Антон, я…

Куда и позерство делось.

– У меня есть некоторые сбережения. Вот название банка и номер счета. Бери сколько надо, хоть все. Но мне хочется, чтобы этой зимой в Борхуме растаял лед. И – покраснел.

Некоторое время Дмитрий молчал.

– Ты понимаешь, о чем ты просишь?

– Да, – кивнул Валежный. – Мы не сможем драться на два фронта. У меня есть верные мне части, но если я сниму их с границы – Борхум ударит. И Лионесс с Ламермуром не преминут откусить кусочек. А вот если у них начнутся проблемы…

Дмитрий медленно кивнул.

– Начнутся. Если ты пожелаешь – начнутся.

– Я прошу тебя. Я понимаю, что это… что грех будет на моей душе, не на твоей.

Дмитрий качнул головой. Положил свою руку поверх руки Валежного.

Странно это выглядело.

Сын крестьянина. Рука что лопата, в мозолях, с короткими пальцами, обломанными ногтями – отродясь Валежный не смотрел за маникюром!

И рядом рука тора. Да, Дмитрий был благородного происхождения.

Узкая кость, тонкие пальцы с ухоженными ногтями, белоснежная манжета прячет след от кандалов на запястье…

И все же это руки друзей. А в чем-то и больше, нежели просто друзей.

– Я выполню твой заказ, Антон. И не надо денег.

– Дмитрий, – надавил голосом Антон. – Не хочешь за работу – возьми на расходы.

– Хм… если только так. Хорошему клиенту – скидка.

Валежный криво ухмыльнулся.

– Берешься?

– Да. Этой зимой Борхум захлебнется в крови. Мое слово.

– Спасибо тебе… брат.

– У Хеллы снежинками сочтемся, брат.

Мужчины понимали, что Валежный сейчас фактически приговаривал себя. Он никогда себе такого не простит. Но…

Что дороже? Чужая страна – или своя?

Которая из них более достойна жить?

Валежный не знал.