Черная перепелка

Ну и кисти, бутафорский набор которых Мила возила с собой в машине вместе с альбомами и холстами, чтобы имитировать свои занятия с художником.

Я даже слышала их вопросы!

Наташа, закатив глаза, спросила бы:

— Зачем ты устраивала им свидания, ведь ты же любила его?!

— В том-то и дело, — ответила бы я, — любила, а потому делала все это из-за любви к нему. Чтобы он был счастлив.

А Соня, захлебнувшись негодованием, возмущением, потрясенная известием о том, что у нас с Максом был роман, задала бы самый главный вопрос:

— Так это ты могла убить их, его?

Я какое-то время помолчала бы, оттягивая кульминационный момент моего признания, после чего просто кротко так кивнула бы, прошептав, глотая слезы:

— Сама не знаю, как это получилось…

Но и на этот раз все обошлось, и моя игра в рулетку со спальней отодвинула развязку — мы, добравшись до моей квартиры, побросали сумки и, дождавшись, когда я постелю постели, разделись и улеглись спать — я в спальне, девчонки мои в комнате для гостей.

Я предполагаю, что каждая из нас думала перед тем, как провалиться в забытье, о том, что теперь-то можно хотя бы на время расслабиться и обо всем забыть.

Такой вот самообман. Игра в страх.

Утром нас, конечно, снова накрыло отчаянье. Каждая из нас, я заметила, плескалась в ванне дольше обыкновенного, словно мы хотели смыть с себя воспоминания. Но это не сработало.

Мы выпили кофе, перекусили остатками салатов и решили сразу же отправиться к следователю, но шило отдать не лично в руки, потому что это было бы нашим признанием того, что нас с трупами что-то связывает, а через „курьера“, которым мог быть любой мальчишка с улицы.

Так мы и поступили. И когда нашли мальчишку, увлеченного скатыванием кубарем с маленькой горки, и оттого похожего на снеговика с алыми нежными щечками, и отдали ему конверт с шилом, никто из моих подружек, конечно, не понимал, что мы только что подписали мне, по сути, смертный приговор. Обеспечили меня казенным матрацем и вонючей баландой, не говоря уже о всеобщем презрении, лет на восемь-пятнадцать.

А меня уже тогда было не остановить, мне уже хотелось, чтобы все поскорее закончилось. Больше того, мои мозги сыграли со мной злую шутку — я и сама уже поверила в то, что придумала.

Я сама добровольно записала себя в убийцы и готова была понести наказание! И даже гневного общественного презрения захотелось, да так, чтобы в зале суда в меня плевались, чтобы кто-то рыдал, глядя на меня, запертую за решеткой, и недоумевал: „Ну что же он в тебе такое, сука, нашел?!!!“