Черная пешка

-И лестницы нет. – добавил Всеслав.

-На кой? – спросил Ходуля. Он прощупал каменную стену, пересчитал, трижды, ошибаясь, камни в ряду. Подцепив один из них, вывернул из гнезда. В тайнике оказались топорик, котелок, какие-то свертки и бухта капронового каната с четырехлапой «кошкой». Проводник раскрутил и метнул «кошку». С третьей попытки железные зубья зацепились за края отверстия.

Проводник с неожиданным проворством взвился по канату.

-Ну там? – послышался его голос сверху.

-Нас приглашают. – вздохнул Лунин.

Гурон последовал примеру Ходули.

-А теперь обвяжись вокруг пояса. - приказал он, глядя вниз.

Всеслав был втянут, канат тут же убрали. На втором этаже можно было разместиться с относительным удобством: там имели место деревянные лежанки, камин, внушительная поленница березовых дров. Темная лестница без перил вела на третий уровень.

-Надежно тут. – заверил Ходуля. –Никто сроду не забирался. Вниз спускаться никогда не будем. Только сразу хворосту быстро насобираем на растопку, и все… А одному постоянно на чердаке надо дежурить, море обсматривать. Бинокля есть?

Гурон протянул проводнику кожаный футляр.

-Во вещь!– поразился тот. – Ух, ты! Как на пароход садиться станете, задари, а? Там все равно не пригодится, а если надо будет, даже получше надыбаешь.

-Подарю. -пообещал Гурон.

-Ништяк! Дуйте за хворостом.

Саракш, Хонти.

Пограничная зона. Обитель "отцов-путеуказателей".

04 часа 20 минут, 15 дня месяца Фиалок, 9590 год от Озарения

У двери поварской Всеслав понял, что его беспокоит. К морскому бризу тут примешивался запах. Солоноватый, тяжелый, неприятный. И исходил он именно отсюда. Оставив вязанку сухих веток у входа и щелкнув предохранителем «Зурука», Лунин осторожно сошел по известняковым ступеням.

-Ты там? – спросил снаружи Гурон. –Эй, Пешка, слышишь?

За спиной послышались шаги. Впервые за все время Гурону изменила безукоризненная реакция и он ткнулся в спину окаменевшего Лунина.

На каменном полу поварской растеклась огромная багровая лужа. Над ней, привязанное за ноги к потолочному крюку свисало человеческое тело. Без клочка кожи.

[1] БВИ. (GPI:\\H-3308-ParHist - GeoPol-111-Saraksh\GP\NHE\Archiv\11\p555)

[2] Начинается новая жизнь (латинск.).

[3] БВИ. Архив документации КОМКОНа-2 (GPI:\\СС2-Archiv files\volume0655\file8365\p111) Расшифрован.

[4] В натуре (иврит, сленг).

[5] Isaac Bromberg, You and Me, "Red Peace and Global Truth", v.2, Ottawa, 2169, p.66

[6] Полет завершен. Каковы распоряжения?

ХОД 16

Саракш, Лазурная дуга

Борт субмарины "Подруга", Островная империя

02 часа 70 минут, 4-го дня 1-ой недели Синего месяца, 9590 года от Озарения

Это была настоящая жизнь.

Пиявец соглашался с тем, что после каждого рейда «Подруге» необходимо заходить в Хайцайскую базу на осмотр и ремонт, а команде и «змеям» приходится проводить время на берегу. Он жил, конечно, по правилам Белого Пояса, подчинялся требованиям Устава. Он никак не возражал против увольнительных, когда в Хайцае с приятностью тратится честно заслуженное жалование. Но все же настоящим своим местом в мире считал не тот берег, на который вразвалку выходит после похода, а тот, на который приходится выпрыгивать с карабином наперевес. Он признавал, что кровать в четырехместной комнате казармы удобнее жесткой полки в тесном отсеке субмарины, но полка была милее.

Как обычно перед рейдом парни бросили жребий. Пиявцу на этот раз выпала третья полка под самым потолком. Выше – только пучки разноцветных кабелей и ряды труб. Что ж, не судьба, в прошлый раз попалось хорошее место. Тут тебе нет того простора, каким отличаются современные атомные субмарины. Полки в спальных отсеках «Подруги», как впрочем, и на остальных старых «дизелках» - узкие, на них ни тебе поворочаться, ни свернуться калачиком. Не-ет, голубчик-морпех, дрыхни исключительно в уставном положении «Смирно!» - на спине, руки по швам, пятки вместе, носки врозь. На полках «Подруги» спят в три смены, перестилая серое постельное белье. Когда приходил черед Пиявца, он тормошил за плечо густо похрапывающего веснушчатого рядового морпеха, а его самого будил угрюмый старший матрос с багровым шрамом на затылке. Невзирая на все жесткость и узость лежака, Пиявец моментально забывался в привычно-тягостном, клейком сне, который прозрачными клешнями сжимал бока, давил на солнечное сплетение, хватал за горло.

И кошмарами приходили виденья доармейских лет. Детство всплывало в сновиденьях чёрно-белыми старыми кинолентами с мелькающими на экране царапинами и шипящей озвучкой.