Черная пятница

Это прозвучало вызывающе и даже чуть оскорбительно для Сергея. Но Сергей не обиделся. Или сделал вид, что не обиделся. Он поставил на стол бутылку шампанского, с которой уже собирался скрутить пробку, и с видом побитой собаки, которая все равно любит своего хозяина, тихо вышел из комнаты, неслышно притворив за собой дверь.

Галина встала, отошла к окну.

– У меня будет ребенок, – сказала она тихо, будто самой себе.

Но Игорь расслышал.

– Да? – неопределенно отозвался он. Новый сильнейший приступ головной боли почти лишил его способности думать.

– Да.

– Ты уверена?

– Уверена, раз говорю, – усмехнулась Галина. – А ты?

– Что я?

– Что скажешь ты?

– Я? – Игорь попытался найти какие-то слова, которыми мог бы выразить свои мысли, сумбурные и противоречивые, но не нашел. Усилие утомило его, он откинулся на подушку и закрыл глаза, которые начали слезиться от резкого электрического света. – Давай поговорим об этом завтра.

– Завтра будет поздно, – упрямо настаивала Галина.

– Почему? – удивился Игорь. Его мужская логика не принимала женской. Тем более сейчас.

– Потому, – ответила Галина.

– Прости, но сегодня я не могу, – Игорю казалось, что он приводит убедительные доводы. – Мне бы надо выспаться. А завтра мы поговорим обо всем.

– Ты не уже любишь меня? – голос Галины изменился, стал жестким и пронзительным, потеряв свои обычные мягкие нотки. – Тогда я сделаю аборт.

– Не говори ерунды, – вяло отреагировал Игорь. – Я люблю тебя.

Преодолевая слабость, он встал, подошел к Галине, обнял ее.

– Прости меня, – сказал он. – За все.

Галина не ответила. Она стояла, безвольно опустив руки, равнодушная к его ласке. Он поцеловал ее. Ее губы были сухими, с легкой горчинкой. Они не ответили на поцелуй.

– А ты любишь меня? – спросил Игорь

Галина отстранилась от него, и ему показалось, что в ее глазах мелькнула ненависть.

– Запомни, это был твой выбор, – сказала она. – Я ухожу.

– Не уходи, – попросил он. – Ты мне нужна.

– Поговорим об этом завтра, – со злой усмешкой ответила она. – Или послезавтра. Когда у меня будет время и желание.

Игорь протянул к ней руку, чтобы задержать. Но было уже поздно. Она сделала шаг в сторону, и его пальцы только скользнули по ее плечу, не дотянувшись. На новую попытку времени не осталось. От окна до двери было всего три шага. Галина преодолела это расстояние в одно мгновение и вышла из комнаты, даже не закрыв за собой дверь. Можно было попытаться догнать ее в коридоре или на лестнице, но Игорю это показалось глупым. Он не выносил мелодраматических сцен. Да и что бы он ей ни сказал сейчас, она все равно не стала бы его слушать. Он мог бы совладать с ней только силой. Но любовь не терпит насилия. Да и сил у него не осталось.

– Завтра, – вслух произнес Игорь. Но не услышал сам себя. Слух снова изменил ему.

Он прикрыл дверь, выключил свет, добрел до своей кровати. Лег, с облегчением закрыл глаза. Мир вокруг него начал кружиться, все убыстряя темп. А потом исчез во мраке, даровав ему долгожданный блаженный покой.

Игорь проспал почти сутки и проснулся с острой, как бритва, мыслью, что совершил ужасную, непоправимую ошибку. В комнате никого не было, на столе, среди не распакованных свертков с продуктами, стояла бутылка «Советского шампанского». Увидев шампанское, он вспомнил все, что произошло вчера. И даже застонал от боли, переместившейся из головы в область сердца. «Может быть, еще не поздно?» – вдруг подумал он, и эта спасительная мысль принесла ему облегчение. Он несколько раз глубоко вздохнул. Боль в сердце исчезла. Он встал. Все, что происходило затем, было как во сне. Но это был не вчерашний сон, туманный и бессильный. Просто потом он не мог вспомнить, как вышел из комнаты, спустился вниз, вышел на улицу, поймал такси, доехал до общежития медучилища, прошел, оставив паспорт, через вахту и вошел, без стука, в комнату Галины. Последовательность всех этих действий выпала из его памяти. Он словно закрыл глаза, а когда снова открыл их, то увидел перед собой Галину. Она, в пестром домашнем халатике и тапочках на босу ногу, сидела за столом и читала все тот же учебник по анатомии.

Но это была не та Галина, которую он знал. Потом он понял, почему она показалась ему незнакомой, чужой – на ее губах не было привычной загадочной улыбки Моны Лизы. Они превратились в тонкие сухие ниточки и презрительно кривились.

– А постучать? – спросила она, закрывая книгу.

– Я научился читать, – ответил он, вспомнив про плакат на двери.

– А что еще с тобой произошло хорошего? – продолжала она играть словами, лишь бы не молчать.

– Я поумнел, – серьезно ответил он. – И понял, что мне нужен этот ребенок. Наш ребенок. И ты.

Он шагнул к ней и протянул руки, чтобы обнять. Но она вскочила со стула, как дикая кошка, и почти так же злобно зашипела:

– Не прикасайся ко мне! Уходи!

Казалось, еще одно движение – и она расцарапает ему лицо ногтями. Он растерянно опустил руки, ничего не понимая. Потом ему показалось, что он начал понимать.