Черная повесть

— А мы сейчас посмотрим, — сказал Сергей, и направился к двери избушки. Отбросив в сторону подпиравшее ее бревно, он распахнул дверь настежь. Изнутри ударило какой-то гнилью.

— Фу-у-у! — сморщилась Лиля. — Проветрить здесь явно не мешает.

Мы подошли поближе. Внутри избушки было темно. Грязное окошко совершенно не пропускало свет. Вишняков опустил свой рюкзак на землю.

— Где-то у меня был фонарь, — проговорил он.

— Ой, а у меня тоже есть фонарь, — спохватилась Ширшова.

Через минуту в темноту ударили два луча света. Мы осторожно переступили порог. То, что сюда уже давно никто не заходил, было ясно с первого взгляда. Внутреннее убранство помещения представляло собой царство пыли и паутины. Сергей, вошедший сюда первым, разразился таким немилосердным чиханием, что его на расстоянии, наверное, можно было бы спутать с пулеметной очередью. В моем носу угрожающе защекотало, и я поспешил прикрыть его рукой, чтобы избежать аналогичного приступа. Все остальные, не сговариваясь, проделали то же самое. Свет фонарей бегал по сторонам, и нашим глазам предстало следующее. Возле самого входа лежал длинный обугленный металлический прут. Слева от него, в углу, стояла самодельная кровать, сбитая из поленьев, на которой валялось какое-то истлевшее тряпье. Напротив кровати, в другом углу, находился самодельный стол. На его поверхности мы увидели заплесневевшую металлическую миску, почерневшую ложку, измятую жестянку непонятного назначения, и керосиновую лампу.

— Ух ты! — выдохнул Тагеров. — Антиквариат!

Под столом виднелись пустая алюминиевая кастрюля и ржавое ведро.

— Однако! — изумленно протянула Лиля.

— Судя по количеству пыли, этот дом не посещали уже лет сто, — проговорил, наконец-то отчихавшись, Вишняков.

— Интересно, кто здесь жил? — пробормотала Патрушева. — Может, какой-нибудь революционер, скрывавшийся от жандармов?

— Или каторжник, бежавший из заключения, — предположил Алан.

Ширшова громко рассмеялась. Похоже, любая острота Тагерова приводила ее в неописуемый восторг.

— Друзья, давайте выяснение этого вопроса отложим на потом, — попросил Сергей. — Нужно побыстрее убрать всю эту грязь, чтобы было, где спрятаться от дождя, который, похоже, порадует нас очень скоро.

Приближение дождя, действительно, ощущалось. Ветер заметно усилился. В воздухе повеяло сыростью. Словно в подтверждение слов Вишнякова, в небе сверкнула молния, после чего до нас донесся раскат грома.

— Гроза уже в полутора километрах от нас, — заметил Сергей.

— С чего ты взял? — спросил Алан.

— Пауза между молнией и громом была три секунды, — пояснил Вишняков. — Если бы она составила секунду, значит расстояние — четыреста метров. Если бы две секунды — восемьсот метров.

— Вот как! — пробурчал Алан.

В его голосе сквозила неприкрытая ревностная неприязнь.

Мы засучили рукава и принялись за работу…

— 5 —

— Лю Ку Тан, Вы меня слышите? Эй! — донесся до меня тоненький девичий голосок.

Я открыл глаза и повернул голову. У двери стояла медсестра Маша. Она вопросительно смотрела на меня, видимо пытаясь уяснить, сплю я, или бодрствую. Увидев, что я зашевелился, она добавила:

— На флюорографию.

Я, кряхтя, поднялся с кровати, надел тапочки, и пошел вслед за ней.

Едва я вышел в коридор, как тут же почувствовал себя предметом всеобщего внимания. В меня буквально впилось три десятка любопытных глаз.

— Вот он, — донеслось до меня. — Один из тех, которые потерялись. Говорят, он единственный, кто остался жив.

— Повезло парню. В рубашке родился.

Проведя меня сквозь строй высыпавших из палат больных, Маша довела меня до рентгеновского кабинета, который располагался на первом этаже, передала заботам сердобольной пожилой толстушки, и удалилась.

Толстушка сразу забросала меня вопросами о произошедшем: что, где и как?

— Извините, я не хочу об этом говорить, — жестко отрезал я, и принялся раздеваться до пояса.

Увидев мои ребра, толстушка запричитала:

— Боже мой! Боже мой! Одни кожа да кости!

Я почувствовал, как во мне начинает нарастать раздражение.

Зайдя в кабину, и выполнив команду "вдохнуть и не дышать", я быстро оделся и вышел из кабинета. Но едва я закрыл за собой дверь, как меня окликнули:

— Дима!

Я обернулся. Передо мной стояла мать Вишнякова. Я знал ее в лицо. Она как-то приезжала к нему в гости. К моему горлу подкатил густой комок. Я опустил голову, будучи не в силах смотреть ей глаза. Мне мучительно не хотелось с ней разговаривать. Но просто повернуться и уйти я, конечно, не мог.

— Здравствуйте, — выдавил из себя я.

— Димочка, неужели это правда? — сквозь слезы спросила она. — Неужели мой Сережа…

Я нахмурился и пробормотал:

— Да, правда.

— Но как же, как же это произошло?

Я замялся, а затем тихо произнес:

— Извините, пожалуйста. Я обязательно Вам все расскажу. Честное слово. Но только не сейчас. Хорошо? Дайте мне прийти в себя.

Мать Сергея понимающе закивала головой.

— Хорошо, Димочка, хорошо. Я вот тут гостинцев привезла. Возьми.

Она протянула мне доверху наполненный пакет. Я решительно отстранился.

— Нет, спасибо, не надо.