Черная повесть

Дверь палаты приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Виктора Михайловича.

– Готов? – спросил он.

– Так точно! – бодро отрапортовал я и шутливо взял «под козырёк».

Речь шла о долгожданной выписке. Сегодняшний день был последним, который мне предстояло провести в этой, успевшей уже мне опостылеть, больнице. Виктор Михайлович сообщил мне об этом накануне. Он зашёл ко мне в палату, тщательно меня осмотрел, послушал, после чего сказал:

– Ну что, орёл, радуйся. Завтра тебя отпускаем. С завотделением я говорил – он не против. Хотя, вообще-то, денька два-три подержать тебя здесь ещё бы не помешало. Для окончательной поправки. Но, коль ты чувствуешь, что уже здоров, чего тебя мучить? Тебе действительно лучше побыстрее вернуться домой. Когда вокруг ничего не напоминает о пережитом, оно всегда быстрее забывается.

У меня вырвался вздох облегчения. Я чуть не подпрыгнул от радости.

– Да, вот ещё что, – поднял указательный палец врач. – Звонил твой декан. Передал тебе привет, пожелал выздоровления и просил передать, чтобы насчёт практики ты не беспокоился. Тебе её зачтут.

– Огромное вам спасибо! – с чувством выдохнул я.

– Не за что, – улыбнулся Виктор Михайлович.

Вспомнив этот разговор, я словно посветлел. С какими же приятными, добрыми, отзывчивыми людьми сводит порой судьба!

Я посмотрел на часы. Стрелки показывали начало девятого. Однако, пора вставать. Я поднялся с кровати, надел пижаму, прошёл в умывальник, совершил утренний моцион, затем сходил в столовую и позавтракал. Проделывая всё это, я ощущал какое-то странное, трудноописуемое чувство, которое возникает всегда, когда делаешь что-то в последний раз.

Вернувшись в свою палату, я вытащил из-под кровати рюкзак, хорошенько упаковал в нём свои вещи, переоделся в свою одежду, подошёл к окну, облокотился на подоконник и стал ждать свою мать.

Она появилась около десяти часов. Её лицо светилось неподдельным счастьем.

– Поезд в четырнадцать сорок, – сообщила она, крепко обнимая меня. – Билеты я уже взяла.

Бабки из соседней палаты, наблюдавшие эту сцену через неприкрытую дверь, умилительно прослезились.

Мы отправились в кабинет завотделением, чтобы оформить все необходимые бумаги. Формальности, сопровождавшиеся разговорами про то да сё, заняли минут тридцать, но эти полчаса показались мне вечностью. Когда все справки были, наконец, написаны, я сказал матери, чтобы подождала меня на улице, а сам направился в палату, чтобы забрать оттуда свой рюкзак. Но там меня ожидал неприятный сюрприз.

Палата была не пустой. В ней находилась куча народу. У окна стояли два вооружённых милиционера. У стены на стульях сидели Виктор Михайлович и Маша. Их лица выражали плохо скрываемое раздражение по отношению к непрошеным гостям. На моей кровати, развалившись и закинув ногу на ногу, полусидел-полулежал Николай Иванович.

Я оторопел. Что всё это значит?

По тому, с каким неприкрытым недружелюбием взирал на меня следователь, я понял, что он пришёл сюда не для того, чтобы просто со мной попрощаться. Меня охватило нехорошее предчувствие. По спине пробежал холодок. Я замер.

– Чего встал? – обратился ко мне майор. – Проходи, не стесняйся. Присядь. Дверь только закрой, чтобы любопытные из коридора не заглядывали.

Я плотно прикрыл дверь и уселся напротив Николая Ивановича на соседнюю кровать.

– У меня к тебе будет несколько вопросов, – сказал он и кивнул головой на тумбочку. – Твоё?

Я обернулся и увидел свой термос, который двумя днями ранее, вместе с грязной одеждой и некоторыми другими вещами, передал на хранение матери. «Эх, мама, мама!» – пронеслось у меня в голове.

– Ну, моё. А что?

Следователь вытащил из папки листок бумаги.

– Вот заключение эксперта, – произнёс он, демонстрируя мне документ. – Согласно ему, на внутренних стенках колбы твоего термоса обнаружены следы растворённого в воде сильнодействующего снотворного под названием сибазон. Скажи мне, пожалуйста, как оно могло там оказаться?

– Не знаю, – ответил я.

– Не знаешь? – воскликнул Николай Иванович. – Очень жаль! Тогда другой вопрос. Вот заключение эксперта о содержимом желудка твоего друга Вишнякова. Из него явствует, что в нём также обнаружены следы растворённого в воде сибазона. Причём в такой же концентрации, как и в твоём термосе. Вишняков выпил его незадолго до своей смерти. Как ты можешь это объяснить?

Я недоумённо пожал плечами.

– Опять не знаешь? Вот незадача! – в голосе следователя отчётливо улавливалась едкая ирония. – Хорошо, третий вопрос. В кустах, недалеко от избушки, в том месте, где ты охотился на зайцев, мы обнаружили одну тяжеленную деревяшку. Наши эксперты нашли на ней следы крови Ширшовой. Очевидно, именно этой деревяшкой её и огрели по голове перед тем, как подвесить на дереве. Но самое интересное заключается в том, что помимо крови Ширшовой на ней ещё остались и твои пальчики. Что ты на это скажешь?

– Не знаю, – пролепетал я, чувствуя, что холод сковывает меня всё сильнее и сильнее.