Черная Призма

Сейчас солдаты строились и бежали к стене. Другие стояли и стреляли из мушкетов по пушке, но Кип не видел, чтобы со стены отстреливались.

Кто-то заорал на Кипа. Хорошо, он может слышать. Обернулся. Он не узнавал солдата перед собой.

– В строй, солдат! – кричал тот. – Вперед!

Они приняли его за солдата потому, что у него был мушкет. Но в его закопченной одежде немудрено было перепутать.

– Давай, солдат, нам надо взять город!

С этим человеком было как минимум двадцать солдат и единственный офицер в настоящей униформе. Кип глянул на Каррис. Ее шатало взад-вперед, она зажимала глаза руками, как слепая, как еще одна раненая. Кип осознал, что если они увидят фиолетовые линзы на ее глазах, ее тут же схватят. Или убьют на месте. В таком платье лучше не привлекать к ней внимания дольше необходимого.

Если Кип откажется, этот тип может пристрелить его на месте. А вид у него был мрачный и решительный.

– Есть! – ответил Кип. Он встал в строй, глянул на Каррис, еще раз поискал взглядом Лив и не увидел ее, а затем побежал вместе с солдатами к городу, к пушечным выстрелам и сполохам магии.

Глава 81

Гэвин расправил плечи и встал перед своими обвинителями. Зал в Травертинском дворце. Не совсем то место, которое он выбрал бы для смерти, но, прикинул он, это лучше, чем какое-нибудь подземелье. Лучше, чем то, что я дал тебе, Гэвин. По крайней мере, он сможет принять судьбу с достоинством.

– Что вам угодно? – спросил он.

– Мы знаем, что вы делаете, – сказал Юсеф Теп. – Сударь. – «Сударь» прозвучало слишком поздно. С Пурпурным Медведем так было всегда.

Самила Сайех вышла вперед, положила руку на мясистое плечо Юсефа.

– Мы пришли вместе, чтобы остановить тебя, Гэвин Гайл.

– И как же вы собираетесь это сделать? – спросил Гэвин.

– Вызвавшись добровольно.

Э? Гэвин уже был готов извлекать все что мог.

Остановился. Попытался стереть с лица эту идиотскую растерянность.

– Это благородно, Владыка Призма, но неразумно.

Что? Когда ни черта не понимаешь, о чем речь, лучше всего тянуть время.

– Я понятия не имею, о чем вы, – сказал Гэвин.

Ой.

– Освобождение – самый священный момент в жизни извлекателя, – сказала Самила. – Вы пытаетесь защитить нас от самих себя. И мы благодарны за это. Но мы воины. Все мы сражались на войне. Мы хотим сразиться снова.

– Мне сегодня умирать, – сказал Юсеф. – Мой долг принять свой конец, и я его принимаю. Но я терпеть не могу все это Оролам то да Оролам се. Лучше я пойду сражаться.

– Владыка Призма, – сказала Самила Сайех, – нам надо удержать город, чтобы все смогли уйти. Удерживать стены – смертный приговор. Почему бы не поручить этого нам? Мы и так мертвы.

Пока они говорили, у Гэвина было несколько мгновений, чтобы подумать, вернуться в состояние равновесия.

– Если я выпущу вас отсюда, все вы прорвете ореол. Потому вы и здесь. И через год мне придется сражаться с вами, потому что вы будете на его стороне. Они не убивают цветодеев. Мы сейчас говорим не только о ваших душах. О вашем душевном здоровье. И – да, вы все воины. И вы будет в десять раз опаснее, если сломаетесь.

– Мы будем сражаться командами. У каждого будут пистолет и нож. Если сломаемся, поступим как черные гвардейцы.

Когда на поле битвы товарищ по оружию прорывал ореол, черные гвардейцы считали его мертвым – и действительно, обычно они тут же на время оглушали его. Проверяли глаза упавшего, и если ореол действительно был прорван, перерезали ему горло.

– Когда в команде останется один, он тоже покончит с собой, – сказала Самила. Это был, конечно, щекотливый теологический момент, но прецеденты были. Является ли самоубийство грехом, когда ты понимаешь, что сойдешь с ума и скорее всего ранишь или убьешь невинного? – Вы Призма, вы можете дать нам особое разрешение.

– Грядущие поколения поверят, что специальное разрешение было необходимо, – нахмурился Талон Гим. У него всегда были очень четкие теологические взгляды.

Вперед выступил Марос Орлос.

– Владыка Призма, мы уже отправили к Освобождению всех извлекателей, которые, как мы знали, слишком далеко зашли, чтобы быть полезными на поле боя. Что лучше? Сделать все как всегда или спасти целый город?

Конечно, тут сомневаться было не в чем. Гэвин дрожал.

– Я думаю, такая жертва будет к славе Оролама. Я дам каждому из вас… особое благословение на то, чтобы взять эту ношу. Я… преклоняю голову перед такой жертвенностью. Глубоко благодарен вам.

И это не было ложью.

Приняв решение послать Освобожденных сражаться насмерть вместо того, чтобы предать их кинжалу, Гэвин все же встретился с каждым из них отдельно. Он исповедовал их, выслушал их тревоги по поводу смерти и благословил их. Процедура была точно такая же – за исключением убийства. Но для Гэвина это было совершенно другим. Обычно ему было настолько тошно от того, что он делал, что он не мог с полным вниманием вслушиваться в их слова. Он пытался. Делал вид. Он понимал, что они заслуживали лучшего.