Он был единственным в Новосибирской зоне отчуждения, кто давал приют неимплантированным сталкерам, на местном жаргоне – «мотылькам». Условия жизни в бункерах были жуткими, еда отвратительной, но каждый, кто обретался в «греховном пристанище», надеялся, что пробудет тут недолго. У всех без исключения была лишь одна мечта – сорвать приличный куш да убраться подальше из Пятизонья, пока не подхватил «серебристую проказу».
Дитрих, вываливая на прилавок торговцу свою добычу, пребывал в нервно-радужном расположении духа. Он уже предвкушал, как выйдет за Барьер, продаст опостылевшую экипировку и, вздохнув полной грудью, богатый, крутой, отправится навстречу новой жизни, куда-нибудь на острова, к океану, в райские уголки планеты…
Его воспаленные мечты прервал голос Греха:
– Неплохой хабар… – Торговец сгреб армганы, опасливо покосившись на потемневшую, покрытую окислами сферу со скоргами. – Еще пара таких ходок, парень, и считай, что с долгами рассчитался.
Дитрих опешил. У него на миг помутился рассудок, словно кто-то невидимый двинул кувалдой в лоб.
– Грех?! – Он угрожающе выпрямился. – Какой долг?! У тебя крыша поехала?!
– А ты не груби, молокосос! Как в убежище отсиживаться да жрать – вы все горазды! А платить кто будет? Я тебе что тут, миссионер какой-то?
– Я же заплатил, вперед, за три месяца!
Торговец впился в него мутным взглядом.
– Ты мне кредитную карточку сунул и думаешь, всё в шоколаде? На кой она мне сдалась? Ты тут хоть один банкомат видел? Вот то-то же. Верну твою поганую карточку, здесь она ничего не стоит! Хабаром расплатишься, сказал же – еще столько принесешь, и свободен!
Дитрих тогда не выдержал.
Все, чем он грезил минуту назад, вдруг обратилось в прах, в пыль под ногами, а крепкий, не старый еще торговец нагло и уверенно ухмыльнулся, убирая армганы под прилавок…
– Грех!
– Ну, чего тебе еще? Охрану позвать? – Торговец, согнувшись, возился с каким-то контейнером, бряцая железками.
– Сюда посмотри! – Усталость как рукой сняло, казалось, звенит каждый нерв, мысли были четкими, ясными, беспощадными.
Торговец выглянул, и Дитрих разрядил остаток патронов, что оставались в магазине «Шторма», прямо в физиономию ненавистной твари.
Он даже на аффект сослаться не мог. До сих пор эта сцена стоит перед глазами, такая четкая, липко-красная… а вот что происходило дальше, он уже помнил смутно. Вроде выскочил из бункера, даже двери не затворив, и ринулся бежать, но не в сторону Барьера, а в руины, по направлению плотины Обской ГЭС.
Когда очнулся, что-то менять уже было поздно. Вымотался он до предела человеческих сил, зарядов к импульсному автомату не осталось, каким чудом он избежал случайной встречи с механоидами, кишевшими в руинах, до сих пор непонятно.
Забрел в какое-то полуразрушенное здание, присел, думая: что делать теперь, куда идти?
Из состояния тяжелого оцепенения его вывел звук шагов.
Осторожно привстав и выглянув наружу через пролом в стене, он увидел патруль Ковчега – пятерых сталкеров, облаченных в одинаковую черную экипировку.
«К ним, что ли, податься? – промелькнула безысходная, тоскливая мысль. – А какие еще варианты? Мыкаться в руинах, пока «проказу зоны» не подхвачу?»
Сил, чтобы пробираться назад, в одиночку, без проводников преодолеть Барьер, у него не осталось. Да и что его ждет во Внешнем Мире, без денег? Банковская карта, о которой перед смертью упомянул торговец, содержала все его сбережения, да и та осталась в лагере «мотыльков».
Все еще сомневаясь, Дитрих долго крался вслед за группой боевиков Ковчега, но на подступах к плотине ГЭС все же решился, обогнал егерей и вышел из руин им навстречу.
Они, переговариваясь между собой, шли хорошо знакомой дорогой.
Заметив одинокую фигуру сталкера, один из них произнес:
– Я же говорил тебе, что он сам выйдет.
Второй с досадой ответил:
– Признаю, проспорил. Даже в спину не выстрелил. Одно слово – «мотылек». Два километра за нами крался, а так ни разу и не пальнул.
Третий, подойдя к Дитриху, бесцеремонно отобрал у него автомат и, обернувшись к товарищам, хохотнул:
– Да у него патронов нет!
Вспоминать те времена не хотелось.
Жил внутри у Дитриха зверь, трусоватый, но жестокий. К сталкерам он относился по-разному, четко разделяя их на две категории: этот сильнее, а этот слабее. Действовал соответственно, за редкими исключениями, вот Хистера, например, он презирал, хотя должен был бояться. Маньяк. Другим словом не назовешь.
Вообще, в последнее время крыша у Дитриха постепенно съезжала. Сыт он был аномальными пространствами по горло, но после имплантаций отсюда уже никуда не денешься. Оставался лишь один способ более или менее нормального существования – либо податься в одиночки, но теперь, после всего произошедшего в Пустоши, это уже не вариант, либо проявить себя на службе у Ковчега, да так, чтобы конкретно приподняться среди сложившейся в группировке иерархии.