Черная радуга

Горячая волна благодарности охватила его, он подозвал Уалу и молча взял за руку. Но настороженность не прошла: цепко следил за препаратами, которые передавал девушкам врач, для этого приходилось напряженно фокусировать зрение.

Они вкатили все сполна, что полагалось из поддерживающего, по привычной схеме: глюкозу, витамины, успокаивающее, сердечное. Матвей уже смог подняться и пожать Кисселю руку:

– Я твой должник.

– Выздоравливай, – кивнул тот, и все ушли. Матвей пошарил глазами по углам: пятерки исчезли. Уала прибрала. Но где-то в боковом кармане кое-что оставалось. Пошел в туалет – унитаз разбит, к чему бы? В боковом кармане нащупал бумажник с деньгами, Выйдя, стал деловито одеваться, чувствуя во всем теле звенящую опустошенность.

– Сейчас приду, – бросил Уале.

– Но тебе же нельзя! – с отчаянием вырвалось у нее. – Столбом упал – лицом об пол. Лоб разбит…

– Ничего, шапка закроет. Сама видишь, я уже нормален. Спасибо тебе. Магазин работает?

– Уже… – безнадежно выдавила она.

Лохматая собачья шапка действительно закрывала почти все лицо – очень удобно, и Матвей иногда пользовался этим, когда после штопора приобретал такой вот звериный облик.

– Лучше я схожу.

– Нет, надо пройтись.

На крыльце он остановился, полной грудью вдохнул морозный воздух, и голова закружилась. Дрожащими ногами стал осторожно нащупывать ступеньки. В это время из-за угла вывернулся автобус.

Матвей почти никогда не ездил в местном автобусе: город и так с куриную лапу, смехота – на автобусе ездить. А тут понял: сам не дойдет. Автобус затормозил у остановки, он, торопясь, побежал и – упал, ноги не держали. «Фу ты, черт!» – с трудом поднялся. Шофер, увидев его в зеркальце, терпеливо ожидал, думая, что просто поскользнулся. Матвей еле взобрался в автобус.

От магазина он побрел пешком, чувствуя, как с каждым шагом возрастает уверенность. Встречались прохожие, но почему-то ни одного знакомого, ни одного из тех, кто вереницей проходил в эти дни через его квартиру, – словно разом вымерли или их куда-то увезли вертолетом. «Вот так они хлынут и отхлынут. В конце концов остаешься один, совершенно один… Наверное, и Уала ушла, зачем я ей такой?»

Но она ожидала. Выставил на стол бутылки, оленью колбасу, консервированный салат, хлеб, консервы из красной рыбы.

– Ну, теперь приду в себя. Спущу на тормозах.

– Хорошо бы. – вздохнула она.

Выпила немного, чуть-чуть коньяку, он хватил стакан водки, но опять почти ничем не закусил.

– Ешь, тебе надо поесть.

– Потом. Ты не беспокойся.

– Мне на репетицию нужно сходить, но я скоро вернусь.

– Хорошо, только возвращайся, – он выудил из портфеля свою любимую «Одиссею капитана Блада» – единственную оставленную из всей библиотеки, мог без конца перечитывать ее, плененный не столько приключениями – он знал их наизусть, после войны даже видел трофейный фильм «Королевские пираты», – сколько изяществом стиля и мастерством писателя, очарованием, которое никак не мог разгадать.

Растянулся на тахте. Все тело ныло и болело. В окна били яркие лучи солнца. «Значит, утро. День начался. А когда все кончится?»

Он лежал, по временам отключаясь и приходя в себя, но уже легко, безболезненно, словно постепенно умирал. Очнувшись, снова тянулся к водке, потом закуривал, читал книгу, отключался. При этом контролировал время – бесстрастно, словно врач, наблюдающий смертельный эксперимент: периоды забытья становились все дольше, веки склеивались, и приходилось разлеплять их, руки и ноги покалывало, не хватало воздуха. Никто не приходил, никто не звонил. «Вот они, даже самые лучшие из лучших… Курвины дети».

Чувство голода пришло само, он жадно поел салата и колбасы, выпил еще – и отключился, словно упал с обрыва.

Уала трясла его за плечо. Пахнуло морозом, свежим воздухом, снегом.

– Как самочувствие?

Рывком приподнялся. За окном плотно чернело.

– Вечер или ночь?

– Вечер, вечер, успокойся.

Метнул взглядом по столу: коньяк цел, водки одна бутылка.

– Надо сходить, пока магазин не закрылся.

– У тебя же есть!

– А если кто забредет на огонек? – пытался он схитрить. –

Еще никто не говорил, что у Матвея не нашлось выпить. Даже Андрюша в стихах отразил.

Лицо Уалы стало сумрачным.

– Пусть со своим приходят.

Кое-как встал, утвердился на ногах.

– Пойду…

Всхлипнув, она вытащила из сумочки и со стуком поставил большую бутылку марочного вина. Ну ладно. Теперь, может, и хватит до утра. А эти… пусть действительно со своим приходят.

Пока она раздевалась, он пытался вышибить пробку из бутылки, но не смог. А ведь раньше одним ударом… Протолкнул внутрь.

– Ну, садись, рассказывай. Что там гомонят?

– Стыдили меня. Говорят: что ты в этом выпивохе нашла? – она весело улыбнулась. Он налил ей полный стакан.

– В какой-то мере… это соответствует. Она пила мелкими глотками, нервно постукивая о край стакана жемчужными зубами. Как всегда, он махнул почти полный стакан коньяка. Увидев, что он снова не закусил, она потянулась к сумочке.

– Чуть не забыла. Киссель советовал… – вытащила флакон с поливитаминами.