Черная радуга

– Отмякла погодка, – появился Вадим, протирая очки. – Теперь надолго будет тишь. Ну-ка, дай бинокль. Ага! Так оно есть – нас встречают. Пилипок. Видишь черная фигура мечется по берегу и размахивает руками?

– Кто это?

– Директор совхоза.

– А как он узнал?

– Еще вчера позвонил ему.

Мы тепло простились с капитаном, со всей командой судна, совершавшего свой губительный рейс по побережью.

Пилипок встретил нас с распростертыми объятиями. Высокий, стремительный, в мятой кепочке из крашеной в коричневое нерпы, в распахнутом пальто, директор мне понравился. Он работал на контрастах: вот только что кричит, по-военному командует, рассекает – и вдруг спохватится, улыбнется мягко, извинительно.

– Рассаживайтесь – и поехали! – скомандовал он, указывая на два самосвала и автоцистерну, что стояли на берегу.

– Куда?

– В экскурсию по селу.

– Погоди. Где танцевальный ансамбль? Где Уала? – требовательно спросил Вадим. – Узнал?

– Они в Нешкан поехали, потом будут на Горячих ключах. Траур у нее.

– Петрович?

– А то кто же… Вадим сказал:

– Такси отпусти. Нам пройти интересно. Матвей еще не бывал, пусть посмотрит.

– Ну ладно, – Пилипок махнул рукой машинам: – Пока занимайтесь.

По селу бродили большие лохматые собаки, бегали замурзанные ребятишки, у домов на вешалах вялилась красная рыба, пламенея развернутым нутром.

– Бригада ловит гольца на озере, все село снабжает и район, – пояснил Пилипок. – Отменный голец, лучший на Севере.

Он подошел к ближайшим вешалам, отчекрыжил большим складным ножом шмат аппетитно сочившейся жиром мякоти и протянул.

– Угощайтесь.

Мякоть гольца была непередаваема на вкус – нежная, малосольная, ее можно было есть без хлеба.

– М-да… – проурчал Вадим, обсасывая пальцы. – Даже жалко употреблять без…

– Это будет, – бросил на ходу директор. – Деликатес! А раньше собак этим кормили.

– И сушеной красной икрой. Им-то нечего было жаловаться, – он пнул ближайшего пса, обнюхивавшего его ноги.

Так, озираясь, добрели до зверофермы – главного богатства села, как пояснил всезнающий Вадим. В клетках метались пугливые изящные зверьки. Голубой песец – мечта всех модниц. Собственно, они не голубые, просто белые шерстинки у них зачернены на концах. Это оттеняет воздушность меха, придает ему объемность. «Все беды зверей от женщин. Сколько животных мучаем и уничтожаем в угоду этим жадным созданиям… Мужчина убил какого-то овцебыка, мясо съел, шкуру напялил – и доволен. Много ли ему надо? А женщины… То им крокодила подай для сумочки, то ягуара для накидки, то песца на шапку. Давай-давай, поворачивайся, мужичок, зарабатывай гроши, благополучие, ну и ласку тех же женщин…»

Широкий проход разделяет клеточный городок на две части. Справа клетки стоят низко, почти на самой земле, а слева они подняты на высоких сваях.

– Вот эти, свайные, называются шеды, в них песцы зимуют. А низкие – летние, зимой их сплошь заносит снегом.

– Куда же песцы деваются? Уплотняют их, что ли?

– Осенью забиваем. Оставляем только производителей. Из-за клеток появилась девушка в цветастом платьице и танцующей походкой пошла им навстречу.

– Тоня Рагтына, заведующая, – представил ее Пилипок. Нежно-розовое лицо девушки зарделось, черные раскосые глаза робко глянули на нас. Какая же она заведующая? В пятом классе учишься? – так и подмывало меня спросить. Но когда она заговорила гортанным голоском, сразу стало ясно – специалист. Толково рассказала о делах зверофермы, получении приплода, рационе зверей, специально разработанном так, чтобы мех стал пышным и крепким.

Приняв меня и Вадима за высокую комиссию, она рассказала, какая беда постигла звероферму. Половина самочек в нынешнем году не принесла приплода – произошло так называемое саморассасыванне плода.

В биологии это явление хорошо известно. Каждый вид животных внутренними методами борется против собственной перенаселенности, нехватки кормов и других коммунальных неудобств. У кроликов, крыс, белок в обычные сроки не появляется потомство – плод рассасывается в организме. Но самый трагический метод у леммингов. Раз в несколько лет они идут неудержимой многомиллионной лавиной по тундре к морю и топятся в холодных волнах. Мне не приходилось этого видеть, по очевидцев встречал, и от их рассказов мороз продирал по коже.

На выходе из фермы я остановился. Мучила одна мысль.

– Вы упомянули, что скармливаете зверькам пушновит, который способствует росту волос… – я окинул красноречивым взглядом розовую проплешину в кудрявой шевелюре Вадима, о таких говорят: на чужих подушках вытерся. – Если его будет потреблять лысый человек, вырастут у него волосы?

Вадим напрягся. Она ответила деловито:

– Я бы не советовала это делать. Он разочарованно вздохнул.

Некоторое время шли молча. Окрестилов мечтательно протирал очки.

– Прелестна, прелестна, – проблеял он. – Как тундровый цветок. И депутат! Замужем?

– Побаловался один механизатор и – в кусты, хотя кустов тут нет. А Тоня нянчится с ребенком.

– Что механизатор?

– Растворился. Даже алиментов не платит.

– Надо привлечь стервеца! – закипятился Вадим.