Черная радуга

Скорей всего не на Севере. Там зимой в тапочках и трусах не побегаешь. А если и побегаешь, то очень недолго.

Нужно решить вопрос с экипировкой. Он вошел в первый попавшийся подъезд и поднялся на третий этаж. Три — его счастливое число. Магическое.

Послышались шаги, дверь открыл мужик тоже в трусах и тапочках, но он вписывался в обстановку — ночью в собственной квартире в чем хочу, в том и хожу. А Матвей никак не вписывался — посетитель, стоящий на лестничной площадке, да еще в такое глухое время.

— Извините, — сказал он, кашлянув, — меня только что ограбили. Возвращался с вечеринки, встретили трое… наставили… джинсы, югославские туфли… кинули вот тапочки, чтоб не простужался.

Свиные глазки мужика ошарашенно ощупывали его фигуру.

— Вы… — выдавил наконец он, — в милицию хотите позвонить? У меня нет телефона!

— Что там милиция, — махнул Матвей рукой. — Мне домой как-то добраться нужно. Живу далеко. Не найдется ли у вас каких-нибудь старых штанов? Завтра я вам обязательно занесу.

Мужик сразу же подобрался.

— Нет. Ничего нет. Ничем не могу помочь.

И тут же испуганно захлопнул дверь, будто и его собирались ограбить. Теперь Матвей точно знал, где находится.

Нет, он не на Севере. Там и квартиры, и души людей нараспашку. Он вспомнил, как ему передали ключи от квартиры совершенно незнакомого человека, и он жил там полгода, пока хозяин находился в отпуске. Даже мелочь, рассыпанную на телевизоре, с места не стронул! Честность человека там считается аксиомой, и нужно сделать что-то недостойное, чтобы тебя стали считать жуликом. А тут все наоборот. Сколько бы честных и благородных поступков ты ни совершил, все равно тебя считают жуликом. «Не может быть, чтобы не крал. Все крадут…»

«Свинорыло! — думал Матвей, спускаясь по лестнице. — Таких здесь тьма. «Ничем не могу помочь» — вот их жизненное кредо. Машина, дача, десять или двадцать тысяч на книжке, а ничем не может помочь… Рваных штанов у него нет! У меня ни гроша, у всех моих знакомых по нарко — вошь на аркане, сколько же тогда лежит в чулке у этого?» И тут его осенило: «Как же он отдаст свои рваные штаны, если сам всю жизнь в них ходит? Что завтра натянет?»

Он горько рассмеялся, стало немного легче.

Нужно было начинать с другого конца. Он вышел и окинул взглядом фасад многоэтажного дома. Ага, одно окошко светится! «Если там гудят, то меня встретят нормально. Может, и допинг получу…»

Вошел, вычислил квартиру и позвонил. Открыла пожилая женщина с заплаканными глазами. И даже не удивилась.

Матвей, стуча зубами, — холод уже начал действовать, — повторил байку про ограбление. Выглядело — вкупе со стучащими зубами — правдоподобно.

— Может, у вас муж есть, так какие-нибудь штаны…

— Мужа у меня сейчас нет, — ответила она печально. — Но штаны я вам дам.

Ушла и вынесла… новенькие джинсы в целлофановом пакете, сквозь который виднелись разные блямбы «Made in…».

— Может быть, такие, какие с вас сняли, — она вдруг посмотрела на него мудрым всепонимающим взглядом. — Кажется, подойдут.

Матвей трясущимися руками разорвал пакет, натянул джинсы — точно, впору. Блямбу на нитке не стал срывать, засунул внутрь.

— Я никогда никого не обманываю, — сказал он. — Завтра же их верну. И с процентами.

Она слабо и неопределенно махнула рукой:

— Носите…

Потом посмотрела на его ноги:

— У вас, кажется, и ботинок нет?

— Югославские были… отобрали, — когда-то у Матвея действительно были югославские ботинки, вот и запомнил.

Она молча ушла и вынесла коробку с новыми туфлями. Импорт.

— Не югославские, но все же…

Матвей смотрел то на нее, то на коробку. Все плыло перед глазами.

— Да где ваш муж-то?

— Далеко… Там, где и другие мужья.

Надел туфли — и они по размеру.

— Ну… ну, — он не находил слов. — Вы сами не знаете, какая вы женщина! Какой человек!

Она только покачала головой.

— Спасибо! Завтра принесу! Землетрясение не остановит.

На пороге он задержался.

— Скажите хоть, как вас зовут?

Не получив ответа, он вышел и посмотрел вокруг словно бы обновленными глазами. Оказывается, и здесь люди живут.

Теперь он был полностью экипирован. Правда, на нем одна рубашка, но она плотная и темная, издали смахивает на куртку.

Пошел не на центральную улицу — там уже могли барражировать группы захвата, а нырнул в чахлый скверик, пересек его, осторожно огляделся на выходе. Вернулся и сел на крайнюю скамейку, в нагрудном кармане рубашки нащупал сигареты, даже мордовороты их не отбирали, и спички.

Он закурил, голова приятно закружилась. Стал засовывать спички в карман джинсов, и рука вдруг сбоку ощутила что-то. Он посмотрел.

На скамейке стоял черный портфель.

Почти новый, но уже измятый, слегка обшарпанный — видно было, что владелец его не жалует, таскает всюду с собой, набивает чем попало. Руки прыгали, когда он привычно отщелкивал замок.

Так и есть. Внутри две «бомбы», или два «гуся», их по-разному называют, эти большие бутылки вина, мрачные, с таким же мрачным содержимым — низкосортной, но крепкой «бормотухой» местного производства. Стакан, пачка вафель. Больше ничего.

Это был его портфель.