Черная река. Тоа-Тхаль-Кас

Болота на водоразделе служат водосборными бассейнами. Обычно я перехожу их по бобровым плотинам. Болота, дикие заливные луга, трясины — моя страсть, и я не пропущу ни одного такого местечка без того, чтобы не сходить посмотреть его, особенно весной. На Черной болота самых разных видов — плоскогорные, субальпийские, водораздельные. Здесь попадаются вперемежку болота сухие и очень влажные, благоухающие и зловонные, поросшие камышом, железистой березой, зеленой ольхой. Разбросаны они в царственном беспорядке. У большинства под слоями перегноя, тины, древесных остатков твердое каменистое дно. Много трясин, в которых иногда тонут лоси. На некоторых тучи мошкары.

Когда все еще сковано льдом, тонкие струйки талой и дождевой воды уже тихо сочатся из болот и реки. Теперь бобры опять орудуют на этих ручейках, чинят пришедшие в негодность плотины, заброшенные с той давней поры, когда мехоторговцы и звероловы истребили их первых строителей. Они снова устраивают неглубокие пруды и садки, богатые кормом, и тем самым создают здоровую среду обитания для всех диких животных — от лося до ондатры. В садок забредает и селится в нем рыба. Утки, гуси и гагарья чета вьют гнезда, и бобровый канал оглашается птичьим пением. Выдра, норка и ондатра строят дома. На болотах пасутся лоси. Вода кишмя кишит водяными змеями, лягушками и водными насекомыми. По берегам медведи копают корни и жуют болотные травы. Сюда часто наведываются карибу, волки, койоты, заглядывают пумы и пушные звери. Каждое болото бурлит жизнью. Окаймленное елями, оно смотрится оазисом посреди соснового бора. Но человек не видит проку в этой пропащей земле, воспринимает грязные топи как помеху, как личное оскорбление. Он убивает бобров и осушает болото, чтобы скот нагуливал жир на сочной траве. Намеренно или ненароком он, бывает, сожжет такое бывшее болото и, к ужасу своему, видит на его месте каменистую плешь, огороженную старой бобровой плотиной.

Каждое утро навьючивать лошадей — муторное дело, С легкой повозкой намного проще. В частности, Чарли на своей покрывает без труда за день до пятидесяти километров. Притом лошади у него ко всему приучены: ходят под седлом, во вьюках и в упряжке. Там, где дорога пропадет, путь можно продолжать без повозки. В дальнюю дорогу мы берем и верховых про запас: на маленьком горном тяжеловозе верхом не очень-то удобно, к тому же индейцы обычно учат лошадей под седлом ходить рысью, отплясывая так называемую индейскую джигу — аллюр малокомфортабельный, разве что на лошади с длинной спиной. Пока остепенишь такого плясуна, пройдет несколько дней.

Чарли толковый, и в пути с ним легко. Правда, у него есть слабость к светской жизни. Когда далеко в ночи слышно, как под гул барабанов, с гиканьем и уханьем индейцы поют свои песни — приятная, но немного тоскливая музыка, — Чарли иногда внезапно исчезает, но всегда делает это очень тактично.

Речистым его не назовешь, но если ему есть что сказать, то к его соображениям прислушиваешься, из его опыта можно многое почерпнуть. Поведение зверей и птиц угадывает он безошибочно, хотя охотится только ради еды и меха. Когда Чарли убивает, он старается сделать это как можно точнее и тратит минимум патронов. К дичи он подкрадывается по земле и никак не может взять в толк, зачем это я бью птиц по одной в лет.

Возвращаясь домой с запада, мы ночевали с ним вдвоем у Сухого озера. В тот год пруды и водоемы были полны до краев, птиц была уйма, а охотников — ни души. С рассветом все затряслось от гогота сотен гусей и уток, таких непуганых, что некоторые плюхались на воду прямо перед палаткой.

Когда я проснулся, Чарли не было. Лошадей мы стреножили, но их не было слышно, ион, видимо, отправился на поиски. В разгар утра он явился верхом, ведя остальных коней, мокрый насквозь после долгой ходьбы по росе. Ни один лошадник не любит ходить пешком.

— Воронам их на корм! — пожаловался он. — Тут жратвы много. Чего далеко идут?

Он осмотрел вывешенных мной птиц, которых я играючи подстрелил еще до завтрака. Без единого слова он взял шесть патронов с дробью и мое ружье и вскоре вернулся с шестью кряквами и казаркой. Четыре неистраченных патрона Чарли вручил мне: он подкрался и выстрелил по стае уток, севшей на землю, да и с казаркой, вероятно, сделал то же самое.

Медвежий край

— Я очень бледный? — спросил Труляля, подходя к Алисе, чтобы она привязала ему шлем к голове.

Льюис Кэррол. «Алиса в Зазеркалье»

Чарли вел лошадей не спеша, но упорно, и проходили мы в итоге немало. Сэдсэк рыскал по тропе впереди и гонялся в траве за малыми прыгунами [38]. Солнышко припекало, и я бы наверняка задремал, если бы не разглядывал с наслаждением в бинокль койотов, ястребов, все, что попадалось на глаза.