Черная река. Тоа-Тхаль-Кас

В шерстяных рейтузах, в белье из гусиного пуха, гагачьих носках и индейских мокасинах я прошел на лыжах восемь километров, но замерз ничуть не больше, чем в обычный зимний день. Крупный след шел на юг от тополиной рощи, выходил на тропу, загибался дальше на север к каньонам и обрывам, где я когда-то охотился на пуму, и через несколько сот метров возвращался на тропу.

«Индейская лошадка, — решил я. — Ищет бедняга местечко, где бы выковырять травы из-под снега».

Снег лежал толщиной в метр двадцать, а верхние полметра были сухие и мягкие, как пух. Для лошади этот след, похожий на колею, был не совсем по размеру. Я снял рукавицу и ощупал запорошенный край отпечатка стопы. Медведь. Бродит в такую погоду! Возможно, гризли. След шел по тропе на запад еще с километр, а затем ушел на юг, и на время я о нем забыл.

Волков я так и не встретил, но обратил внимание на то, что мой медведь больше не пересек тропу, и мне захотелось выяснить его намерения. Я проверил свой «манлихер» и дослал патрон в патронник. Пройдя совсем немного, я обнаружил место, где зверь крепко потрудился, чтобы вырыть берлогу в гравиевом холме, но остался чем-то недоволен и двинулся дальше. Через двести метров — то же самое. Прошел еще немного и вижу: фонтан земли и гравия бьет из-под снега.

Самого я увидел, только подойдя шагов на семь: виден был отощавший зад. Медведь неряшливо отгребал ссыпавшийся грунт то с одного, то с другого бока. Прохаживаясь, как десятник, я понаблюдал за его работой, видел, как он несколько раз затрясся от холода, и наконец окликнул: «Да, видок у тебя неважный!» Зверь медленно развернулся, высунул голову, чтобы посмотреть, откуда поступила критика, и я всадил пулю промеж его тусклых, сонных глаз. На самом деле мне лучше было бы дождаться, пока он вылезет из ямы, так как теперь пришлось снять с себя ремень и нацепить ему на шею, иначе я бы его оттуда не вытащил. Было уже около трех, и мороз снова начал крепчать. Я развел жаркий костер, вскипятил в котелке чай, а потом снял со зверя шкуру.

Это был крупный черный медведь с густым мехом, но жира он не припас ни грамма. В то лето было плохо с ягодами, и медведи кое-как паслись на плодах шиповника, богатых витамином «C», но совсем не питательных. Этот медведь не запас достаточно жира для зимней спячки и в любом случае не дотянул бы до весны.

В принципе в такое лето медведь мог бы подкормиться на двух соседних реках. Чутье привело бы его к дохлым лососям, останкам скотины и диких зверей и прочей медвежьей снеди, которую сносит в реки. Но вскрытие кишечника показало мне, что этого не случилось. В нижнем отделе кишечника медведя при спячке лежит травяная «пробка». Проснувшийся весной медведь должен первым делом наесться корней, чтобы прочистить желудок. До этого он чувствует себя весьма скверно. Не потому ли медведь, вылезший из берлоги, так раздражителен?

Клускойл

Вари их в опилках, соли их в клею,

Подсыпь сургуча ль, саранчи ли, —

Следи лишь за тем, чтобы форму свою

Симметричной они сохранили.

Льюис Кэррол. «Охота на снарка»

Озеро Клускойл заполняет впадину в форме полумесяца шириной в среднем в километр. Где-то на половине своей длины озеро разделяется на два рукава — юго-западный, протянувшийся на шесть с половиной километров, и юго-восточный, врезавшийся километра на четыре в холмы. Озеро утыкано островами, изрезано бухтами с каменистым дном, полуостровами, поросшими елью.

Слим выискал на северном берегу плоский осинник с отдельными редкими соснами. Место укромное, пастбище есть, вода и хворост под боком. По травянистому склону с северо-западной стороны бродило семейство черных медведей. С юга вид закрывала плосковерхая гора Чайн-Блаф высотой в 1300 метров — конус вулканического пепла со склонами, полого поднимающимися от озера на 430 метров. Мы натянули палатку, затащили в нее имущество и приготовили обед. Чарли стреножил лошадей и пустил пастись в сочной траве к западу от нашего бивака.

Рокот водопада Чайни-Фолз манил неудержимо. Мы прошли с километр по чистому сосновому и еловому бору. Мишка цвета корицы урча встал на дыбы, а потом опустился на четвереньки и умчался, круша валежник. Знаки медвежьего присутствия попадались на каждом шагу. Этот черный медведь лакомился муравьями.