Черная сага

Ты вздрогнул. Ну, еще бы! Ведь он тогда впервые назвал тебя ярлом, а то все Айга, Айга, сын ярлов, ярлич… И вот, наконец-таки, ярл! Ты подскочил и обнял Хальдера за шею. А он, прижав тебя к груди, поднес к окну. Внизу, перед крыльцом, стояло множество людей, толпа. Они увидели тебя и закричали:

— Ярл! Ярл! Наш ярл!

И долго они так кричали, а ты смотрел на них, не отрываясь, тебе было очень радостно, ты улыбался… Но Хальдер вдруг сказал:

— Все, хватит тешиться. Иди, одевайся, — и отпустил тебя, а если честно, то почти что сбросил на пол.

Ярл! Ха! Вот такой был ты ярл! Но ты смолчал, не подал виду. А в горницу уже один за другим входили белобровые, они несли тебе кто шапку, кто корзно, кто сапоги. Ольми нес бармы ярловы — они были тяжелые, из кованого золота. Шапка была высокая, соболья, корзно подбито горностаем, а сапоги из мягкой руммалийской кожи. Тебя одели. Ты молчал. Хальдер сказал:

— Вот, хорошо. Почти как Ольдемар! Сойдем, ярл Айгаслав, воссядешь, люди ждут, — и уже протянул к тебе руку…

Но ты не дался, отступил. Сказал:

— А меч?!

— И меч, конечно, — улыбнулся Хальдер. — Ярл без меча — не ярл.

— А меч какой?

— Испытанный. И заговоренный. Хороший меч! — и Хальдер, повернувшись, приказал: — Подайте меч!

Подали меч — с поклоном, с нужным словом. Меч был хорош — в прожилках, двоюжалый, и ножны у него были богатые. Вот разве что…

— Ха! — вскрикнул ты. — Да ты смеешься надо мной! Не меч это, а нож. Короткий, ха!

— Короткий? — удивился Хальдер. — Ну и что? Так по твоей руке его и делали, я так велел…

— А я? А у меня ты спрашивал?!

— Нет, ярл. Прости, не угодил… Но меч, скажу тебе, хорош. Вот, сейчас сам убедишься.

И Хальдер снова приказал:

— Эй! Привести раба! Раба! — и поднял меч, твой меч; сейчас введут раба…

— Нет! — крикнул ты. — Отдай!

Хальдер, как будто ничего не понял, пожал плечами, отдал меч. Ты взял его и повертел и так и сяк. Меч был в прожилках, крученый, два раза закаленный. И такой на раба поднимать?! Чтобы вот так сразу взять и замарать?!

— Позволь мне, ярл, — совсем уже иначе, кротко сказал Хальдер.

Ты, помолчав… Нет, так и не сказал ты тогда ничего, а только согласно кивнул. И Хальдер, опустившись перед тобой на колени, сперва опоясал тебя серебряным наборным поясом, потом ловко приладил к нему меч… И вдруг, склонившись к уху, прошептал:

— Мой взять хотел?

— Твой.

— Ха! Да он и так твой, ярл! — и Хальдер встал с колен, громко сказал: — Ярл Айгаслав велел: пора!

И первым ты, а следом Хальдер, следом белобровые пошли из горницы. Ты шел и весь дрожал, тебе было обидно, горько, гадко…

Зато лишь только вышли на крыльцо, ты сразу обо всем забыл! И было отчего. Народ кричал, выли рога, гремели бубны. А Хальдер вел тебя, ты важно выступал. И вот вы подошли. Он подсадил тебя, и ты легко вскочил в седло.

— Хей! — крикнул ты. — Хей! Хей! — и поднял меч.

— Хей! Хей! — кричали все.

Ты тронул лошадь, и она пошла. И Хальдер шел у стремени, и он кричал, да так, что весь побагровел. И все кричали, все! Шум, грохот был такой, что птицы тучей поднялись над городом и там, кружась…

Да только что тебе тогда были те птицы, когда вот уже и кумирня была перед тобой, вот и священные костры! И вот уже в их очищающий огонь вместе с рабами бросают и тех, кто еще давеча чернил тебя: «Подменыш! Пастушок!». А нынче смерть им, смерть! И ты так и кричал, как все:

— Смерть! Смерть!

И было по сему, их всех сожгли. Потом волхвы гадали по угольям и возгласили:

— Любо!

Значит, любо. И вынесли столы, и расставили их перед теремом. Был пир горой — день, ночь. Под утро вовсе потеряли разум и, похватавшись за мечи и поснимав кольчуги, как всегда, пошли рубиться — насмерть. Однако ты того уже не видел, потому что, когда еще только начало смеркаться, Хальдер сказал им всем:

— Ярл утомился, ярл хочет уйти. Я провожу его!

И он увел тебя, привел в опочивальню, помог раздеться, уложил, сел у тебя в головах, огладил тебе лоб… и начал так:

— Все хорошо, мой господин. Теперь ты настоящий ярл, а я при твоем стремени, я твой раб, и весь народ — твои рабы. Ты ж видел ведь…

А ты вдруг взял да и заплакал. Ты знал, что ярлы никогда не плачут, но плакал — громко и навзрыд. И Хальдер не ругал тебя, как это нередко бывало с ним прежде, а побледнел, прижал тебя к себе и жарко зашептал:

— Ярл! Ярл! Не верь ты им! Все это ложь! Ты — ярл, ты — Ольдемаров сын. Мы шли вдоль берега, увидели тебя, я первым подбежал, к тебе наклонился и сразу узнал, и схватил… И вот — ты жив. А где они, лжецы? От них теперь одни уголья! Кумиры приняли наш дар, кумирам любо, так чего же ты плачешь?!

Ты замолчал тогда, утер глаза, спросил:

— А меч?

— Который?

— Твой. Так где ты взял его?

— Я же говорил уже: а там и взял, возле тебя. Вот ты лежал, вот так, на самом берегу, а меч лежал в воде, возле тебя. Я взял его — он засверкал в моих руках. Я положил его — и он поблек. Другие его брали — не подняли.

— Как это?

— Так. Тяжелый, видно, был, вот оттого и не смогли они его поднять. Не по руке им был! А мне оказался как раз. И, значит, меч был для меня.