Черная сакура

— Помочь вам? Учебная неделя закончилась. Сейчас выходные. Он имеет право на свободное время.

— Он — тот самый. Тот самый, кто нам нужен.

— Для чего?

— Для нас.

— Для чего?

— Тебе не понять, ведьма.

Мариса снова заносит метлу, готовясь к нападению.

— Ты не посмеешь нас ударить.

— Еще как посмею. Что, по-вашему, произойдет? Полиция нагрянет? Это, по-вашему, произойдет?

Девочки безмолвствуют. Они знают, что никаких властей больше не существует. На улицах нет постовых. Полицейские будки смыло волнами. Самих полицейских тоже. Только их фуражки всплыли на поверхность. Всему конец.

— Мы разорвем тебя на части, на мелкие клочки.

— Вы? — смеется Мариса. — Я крыс встречала покрупнее, чем вы.

Ноготь сверкает острыми резцами. Ее спина выгнута, как у кошки. Волосы черные и лоснящиеся, будто у пантеры. Она шипит. Есть ли животное, на которое она не похожа?

Зуб достает из рюкзака ножницы и вертит в руке, готовясь пустить в ход.

— Вам нужно оружие посолиднее, чем это, — опять смеется Мариса.

— Мы заберем нашего мужчину и выжмем из него все, — говорит Зуб; глазки узкие, лицо напряженное. — Он наш. По крайней мере… будет наш.

— Убирайтесь отсюда сейчас же, а то не поздоровится.

Девочки на мгновение умолкают и смотрят на сгущающиеся тучи.

— Грозные бури, — говорит Зуб.

— Бушующий хаос, — говорит Ноготь.

— Суровое небо, — говорит Зуб.

Плохой день для футбола.

Просто плохой день.

Девочки бредут прочь, задумчиво и медленно, держатся за руки, чувствуя волнение в чреслах, чувствуя трепет, который нельзя оставить без внимания, который нужно утолить — это возбуждение, возбуждение, одержавшее над ними верх. Они пойдут домой, в розовую спальню со скрипучими дверями, и наведаются в Коробочку Гадостей. Вернутся в свой штаб и станут прикидывать, куда бы им податься. В такие времена молодым людям и девушкам не обойтись без хобби. В селении почти нечем заняться. Полселения сгинуло. До больших городов слишком далеко. Или города тоже сгинули? Некоторые — да. Но большинство еще сильны и процветают, это о селениях позабыли, страна не хочет беспокоиться из-за мелочей. Поэтому приходится выдумывать себе развлечения. Хобби. Возможно, им недолго осталось, до следующего природного бедствия. Только бы выдержать еще год или два, и тогда у них, пожалуй, будет достаточно умений, чтобы выбраться, выбраться из этого селения, перебраться в другое место, которое не уходит на дно. А сейчас — думать, думать, как заполучить своего мужчину, выработать новый план, заманить, затащить; голова идет кругом, нужно облегчение.

Мариса смахивает пот, скопившийся на висках. Она переутомилась. Она не умеет качать пресс, она еще никогда вот так не потрясала метлой (и никаким другим оружием), стиснув ладонями рукоятку — о чем она думала? Но она может отбиться от посягателей, может защитить дом. Может. Может.

Она поднимается наверх (тихонько, тихонечко), проверить, слышала ли Асами всю эту свару (работало ли радио?), но глаза сестры смежил спокойный сон, вид у нее умиротворенный, она наверняка не уловила ни звука. Мариса надеется, что она слышала (работало ли радио?) только фортепианные сонаты, оперные арии, негритянские песни из дальних стран, короткие пиканья и невнятное бормотание, прогнозы погоды, биржевые новости, несвязные отголоски и официальные обращения, жужжание, помехи и шипение. Работало ли радио — этакий амниотический пузырь? Приятно, наверное, столько спать и грезить? Ведь радио убаюкивает, словно морской прибой? Что происходит в этих сновидениях? Что? Там, в этих сновидениях? Что происходит?

II Безысходно, безнадежно