Черная сирень

Но начав думать про это, Самоварова снова себя осекла: разговоры с дочерью про ее личную жизнь заканчивались слезливо и гадко для обеих, и каждый раз она еще долго потом чувствовала себя виноватой.

Что-то когда-то не объяснила, не привила, не донесла.

Вот только что?

Анькиного отца она выгнала.

Пока Самоварова, молодой и востребованный специалист, горела на службе в милиции, принося в дом зарплаты и премии, этот младший научный сотрудник, протиравший в своем НИИ штаны, самозабвенно пил, менял любовниц и со временем перестал даже мало-мальски заботиться о приличиях.

У них, тогда еще совсем молодой пары, попавшей в ЗАГС по причине ее «залета», не возникло общей главной ценности – потребности в семье.

Но вокруг родители, общественность…

Так и протянули лет десять.

И может, тянули бы до сих пор, но ее представления о других ценностях (важнейших для Варвары) – профессиональный рост, работа, карьера – совсем не совпадали с тем, как видел свой общественный статус ее супруг.

Работу свою он категорически не любил, а Варвару при каждой ссоре тыкал, как нашкодившую девчонку, в доказанную ходом вещей очевидность: ни семья, ни дочь не имеют для нее никакой ценности.

Нет, Анька не была для нее ценностью. Она была единственно понятным смыслом и светом в ее наполненной чужими трагедиями жизни.

Вот только мужу все это объяснять было бесполезно: они всегда говорили на разных языках.

Анька никогда об этом прямо не высказывалась, но Варвара Сергеевна теперь уже понимала: не то чтобы тяжелая обида, но непрощение того, что сотворили с ней вечно отсутствовавшие и интересовавшиеся только ее учебой родители, намертво пристыло к дочери.

И пошло под откос, так и не разогнавшись, ее женское счастье.

А Варвара Сергеевна все работала, успокаивая себя тем, что Анька пока молодая, пусть погуляет, повыбирает, успеет еще.

А потом вдруг подняла седеющую голову от протоколов следствия да увидела, что дочери, издерганной, несчастливой, скоро тридцатник.

Анька, с виду милая, домашняя, вышла из душа с полотенцем на голове и принялась разливать по чашкам душистый напиток.

– Мам, да что с тобой сегодня? Ты какая-то загадочная весь вечер… И не надо на меня злиться! Я совсем не против «Новопассита», но без ведома Ларисы Евгеньевны мы не можем ничего вот так, с бухты-барахты, менять. В конце концов, благодаря ее комплексному лечению ты пришла в норму!

«Безусловно», – усмехнулась Самоварова, рассеянно поглаживая забравшуюся на колени Капу.

– Ань, я не злюсь… Просто этот цирк, в котором я играю роль выжившей из ума немощной старухи, мне давно уже надоел.

– Ой, а мне-то как надоел! – нервно хохотнула Анька. – Таблетки, кстати, выпила?

– Само собой, – вяло огрызнулась мать.

– У… А мне сосед на тебя жаловался.

– Костлявый? С четвертого?

– Да.

– Он просто злой человек и налоги с жилья, которое сдает, не платит. Не обращай внимания.

– Где же он его сдает-то?

– Да бабка у него померла, уже года два, тут недалеко.

– Мам, ты только не выходи из себя, но я должна тебя спросить… Ты когда выходишь… хорошо себя чувствуешь, не теряешься?

В глазах дочери застыла неподдельная тревога.

«Ну как такое может быть? Анька уже третий год из-за меня все вечера и ночи проводит дома, а мне нестерпимо хочется отсюда бежать, хоть прямо сейчас!»

– Мам, я без претензий, просто скажи, после поликлиники ты куда-нибудь сегодня ходила?

– М-м-м… Ходила, за эклерами. Мне шестьдесят два года и что, по-твоему, я должна тебе и об этом докладывать?

– Да не должна ты мне ничего! Шляйся, где хочешь, только потом…

– Что потом?

– Ничего, проехали…

Было видно, что Анька не намерена больше пререкаться совсем не потому, что ей нечего ответить, а потому, что она действительно чертовски устала. Приток туристов в город в этом месяце обычно увеличивался раза в два.

«Мужика бы ей хорошего под бок, да со мной бы поскорее разъехаться», – вздохнула Самоварова, но вслух сказала:

– Умеешь же ты из ничего хайп устроить!

– Что устроить? – изумилась Анька.

Но мать, в сопровождении Капы и Пресли уже стояла в дверях кухни.

– Хайп.

Это словечко, которое он позаимствовал, по всей видимости, у продвинутого сына, она сегодня впервые услышала от Валерия Павловича. Оно ей понравилось.

– Ой, мам, ладно, съела, и на здоровье… Хотя ты вроде раньше эклеры не очень… – донеслось ей вслед.

* * *

– А где же Валерий Павлович?

Самоварова стояла на пороге и смотрела на высокого худощавого парня, сына Валеры.

– Проходите, пожалуйста! Я, кстати, Алексей!

– С ним что-то случилось?

– Нет, что вы! На работе он, сегодня же среда.

– Вот, возьмите! – Она торопливо протянула парню зонт. – Он вчера меня выручил, просил сегодня вернуть. Спасибо и всего хорошего, – на одном дыхании выпалила Самоварова.

– Постойте, куда это вы? Отец велел встретить вас наилучшим образом, комп включить… Вам работать нужно, ну а мне пора бежать.

Окончательно растерявшись, Варвара Сергеевна нерешительно переступила порог.

– Разве это удобно?

– Я вас умоляю, конечно! Я, в общем-то, вас и ждал. Отец очень просил организовать все в лучшем виде и ни в коем случае вас не отпускать! – обезоруживающе улыбнулся Алексей.