Черная сирень

На нем можно было прочесть абсолютно все: и отца-бухарика, погибшего под колесами с самого его рождения предначертанной ему грузовой фуры, и мать, до которой так и не дошла комиссия из опеки и которую еще парочка таких же бедолаг не смогла даже на время беременностей вытащить из другого измерения, где не было ничего, кроме стука стеклотары и грязной лужи от протухших консервов, и законченного кое-как восьмого класса, и толпы мужчин в обоссанных штанах, с бессмысленными глазами…

«И это ведь даже не важно, есть ли у нее на самом деле ребенок, – подумалось Галине. – Важно то, что вся твоя жизнь, что бы ты ни строила в своей голове, отпечаталась и на твоем лице…»

И тут ее пронзила страшная догадка.

«Нашла меня! Это жена того хриплого, чей дух отлетел в пьяное небо за заколоченным ларьком! А может, она еще и поблагодарить меня хочет?!»

Но к ним уже бежала парочка официантов, а следом – высокая, визгливая девушка-администратор.

– Пожалуйста, покиньте помещение!

Бомжиха, даже не думая сопротивляться, отвернулась от Галины и, послушно сложив за спиной руки так, будто ее вели под конвоем, развернулась к выходу.

Но, отойдя на пару метров, она вдруг обернулась и бросила ей в лицо:

– Что же нужно такого сделать, чтобы железный человек рассыпался?

– Давай-давай, шевелись, а то полицию вызовем! – окончательно осмелели официанты и начали подпихивать женщину в спину с такой торопливой злостью, словно наскоро выдавливали не вовремя вскочивший огромный прыщ.

«И что-то я не успела прочитать в ней… Что же это, что?!» – судорожно думала Галина, отставив в сторону недопитый эспрессо и машинально кивая бывшему мужу, уже пришедшему в себя и продолжавшему талдычить «моя дочь», «моя дочь», «моя дочь».

20

Перед тем как подойти к подъезду Валерия Павловича, Самоварова решила немного прогуляться и подумать.

В банке сегодня было совсем немного посетителей, и Варвара Сергеевна освободилась на полчаса раньше запланированного времени.

Вчера, прощаясь с ней у лифта и все еще чувствуя неловкость за внезапное вторжение сына, Валерий Павлович предложил куда-нибудь сходить.

Например, в то самое кафе, в которое он пригласил ее в первый раз.

Договорились так: она закончит свои утренние дела, зайдет к нему, часок-другой поработает, и после этого они отправятся в город.

Здание отеля, и без того унылое, после случившегося выглядело еще более неприглядным. Входная дверь была плотно закрыта, сквозь решетки окон, похожие на грязно-белый саван, проглядывали неподвижные занавески. На парковке стояла всего одна, до неприличия старая машина.

Сирень во дворике увядала, еще какую-то неделю назад свежие кружевные бесчисленные цветочки теперь безжалостно осыпались и умирали на ветках, клонившихся к земле.

Варвара Сергеевна достала из сумочки сигареты и направилась в сторону двора, соседствовавшего с отелем.

Внутри трех, прижатых плотно друг к другу пятиэтажек, жизнь в этот поздний утренний час протекала вяло: майские окна таращились ситцем и дешевым тюлем, на узких тротуарах стояло минимум машин, здесь не было даже вездесущих старух, обычно толкущихся у подъездов. Кроме прогуливавшегося с коляской существа в бесформенном спортивном костюме, чей возраст и пол было сложно определить из-за плотно надвинутого по самые брови капюшона, здесь больше никого не наблюдалось.

Детская площадка была прибрана и пуста.

Возле нее висела большая табличка-памятка, на которой, в числе прочего, предупреждалось, что курение во дворике запрещено.

Ознакомившись с правилами, Самоварова закурила и присела на одну из лавочек.

Сразу за площадкой, на двух покосившихся столбиках, была натянута толстая веревка, на которой в избытке сушилось белье: поношенные штаны и майки, несколько стареньких, улетят – не жалко, простыней.

Варвара Сергеевна, зажав сигарету в накрашенных губах, достала из сумочки блокнот и ручку.

Промотала страницы с пометками про Мигеля, Валентину Шац и Галину, на чистом листе написала:

«Стихи.

Поздняя любовь – это последнее воскресенье августа».

Эту фразу она вчера поймала на пошловатой открытке, висевшей на страничке у Галины. У Самоваровой возникло непреодолимое желание продолжить тему, но мысли, пестрея и звеня, пока только толклись в голове и вовсе не хотели складываться во что-то путное.

Вчера, после ухода сына, Валерий Павлович неожиданно разоткровенничался и рассказал о том, как по счастливой случайности ему, с рождения жившему в одной из этих заводских пятиэтажек, после смерти отца удалось обменять квартиру на бо́льшую, в новом соседнем доме.

Где-то здесь осталась его другая жизнь, в которой он жил со своей женой…

Варвара Сергеевна глубоко затянулась и прикрыла глаза.

Воспалился огонь сигареты, ветер, подсказывая, качнул бельевую веревку, и отмоталась пленка на сорок лет назад.

Вокруг была осень.

Она взяла себе в помощники мелкий дождь, и от ее прохладного дыхания на окнах домов оседала прозрачная, влажная пелена.

«Ты моя девочка!»